Я сняла колготки и осталась в одних трусах. Врач осмотрел меня и поинтересовался, откуда такие шрамы.
– У нашей кошки довольно дикий характер, – немного помолчав, ответила я.
Я говорила правду, ведь рысь – тоже кошка.
– Ах вот оно что… Кошка… Серьезные, однако, когти у твоей кошки. – Он как‑то странно сглотнул, неприятно двигая кадыком. – Давай‑ка снимай трусы и ложись. – Он махнул рукой в сторону кушетки. – Я должен тебя осмотреть. Да, неудобно, здесь даже нет нормального гинекологического кресла. А ну‑ка раздвинь ноги и подними их.
Мне это не понравилось, но я решила его послушаться. Однако когда он принялся запихивать в меня какой‑то холодный металлический предмет, я не выдержала и, завизжав, лягнула его в нос. Он выпустил инструменты и схватился за лицо. Потом снова попытался меня осмотреть, но я опять заорала и, вывернувшись, укусила его за руку. В конце концов доктор сдался. Потирая укушенную руку, он велел мне одеться и идти обратно в класс. На этой перемене нас обычно кормили, и после пережитого мне ужасно хотелось есть. Но изверг не пустил меня вместе со всеми в столовую, а, велев ждать в коридоре, пошел за учительницей.
– Мне не удалось ее осмотреть. Она орала и брыкалась как сумасшедшая. Даже укусила меня. Ну да что с нее взять, с такой наследственностью. Вам не кажется, что она представляет опасность для окружающих?
– Да нет, я бы не сказала.
– Придется доставить ее в больницу и обследовать там. При необходимости на нее наденут смирительную рубашку. Вы сможете отвезти ее на этой неделе?
– Да, в младших классах в понедельник и пятницу занятия заканчиваются в час дня.
– Тогда не будем откладывать дело в долгий ящик, привозите ее в понедельник. Я договорюсь о приеме. Должно быть, раз она так орет и брыкается, дело и впрямь нечисто. Надо сообщить в органы социальной опеки, пусть заглянут к ней домой. Эту семью курирует Пирьё Койстинен.
У врача неприятно дернулась верхняя губа, и он потер место, куда я ему угодила ногой. Учительница, изумленно подняв брови, проводила меня в класс. На обед был гуляш, и, поскольку остальные уже поели, мне досталась гуща со дна и пара хороших кусков мяса. Одноклассники пытались выспросить, что случилось и почему ко мне вызвали врача, но я молчала. Меня страшно взбесило то, что делал доктор, но я решила ничего не рассказывать дяде Яри. Дядя мне как‑то говорил, что между ногами у каждого находится его личное местечко, которое никому нельзя показывать и давать трогать. Он не объяснил почему, а я не стала спрашивать. Раз дядя сказал, значит, так оно и есть. Я была страшно горда тем, что сохранила нашу тайну, несмотря на все, что пришлось пережить. Стоило вспомнить противные руки и холодные инструменты врача, как меня снова начинало трясти. При чем тут упомянутая доктором наследственность? Насколько я знала, наследство получают, когда кто‑то умирает, наверное, с наследственностью то же самое?
За выходные я благополучно забыла о случившемся. Мы с дядей ходили на подледную рыбалку и наловили кучу окуньков. Дядя развел на берегу костер и сварил очень вкусную уху, а Фрида играла с живыми рыбешками, которые мы ей подкидывали. Лишь в понедельник утром я вспомнила, что врач велел отвезти меня на обследование в больницу. Утром я погладила Фриду и прошептала ей на ухо, что никому ничего не расскажу, а потом отправилась в школу. В автобусе мне вспомнилось, что кто‑то рассказывал про «сыворотку правды». Мол, есть такое лекарство, от которого человек начинает говорить правду, даже если сам того не хочет. И я решила, что лучше умру, чем дам сделать себе такой укол.
В этот день у нас был урок математики, закон Божий и два урока домоводства. На уроке закона Божьего нам рассказывали о братьях Сепетеус. Эту историю частенько повторял дядя Яри после пары бокалов пива.