Растянувшееся харакири – страшная метафора жизни, убитой попытками выжить среди растущих перебиваний интересов и возможностей. Денег не хватало всегда: и когда послеоперационный отец нуждался в клюквенном морсе и курином бульоне, а после в курице, провернутой через мясорубку, и когда надо было платить за музыкальную школу, но даже духом своим становиться перед деньгами на колени невозможно, но это может только мать, когда ее ребенок умирает от голода. Баба Лиза переживала, но варить куриный бульон приходилось маме, потому что его мать то молилась о здоровье папы, то в туалете тайно курила козью ножку, принадлежа к северным народностям, у которых курение было священнодействием, сопряженным с процессом высшего мышления. Тонкому телу человека необходимо питание не только биологическое, но и духовное, а духовную подпитку дают добрые рукопожатия родственников, их присутствие, тихое копошение для блага больного, а не хищные подскоки с вопросами о наличии семье свободных денег.
Недавно в интернете я увидела фотографию крошечного человеческого существа, которое едва стоит на ногах, поддерживаемо большими руками помощника, без которого стоять было бы невозможно. Это африканское существо с непропорционально огромной головой, на длинных тонких ногах, притягивало внимание еще и очень живым, выразительным взглядом своим, в котором лучились добро, понимание, любовь. Подпись под фотографией гласила о количестве погибающих от голода живых существ на Земле. Это существо с его хранителями я видела во время экскурсии с внуком по водопадам в Туапсинском районе. Заморыша держали в клетке из очень тонких металлических прутьев, чтобы на него не падали шишки или прутья, – да мало ли что может неожиданно упасть в горах во время экскурсии, когда люди разные мимо проходят или толпятся поглазеть, жуя жвачки, пробуя мед, напитки и сладости, предложенные местными охотниками заработков…
Тогда не факт голодных смертей стал главным ощущением, а невероятно добрые и понимающие глаза этого человека, его не страдание, а приятие мира как дара быть рядом с другими существами, даже с теми, кого он мог видеть, но не мог принять их образа жизни. Неприемлема была для него их жизнь: сытых толстобрюхих уродов, ежедневно нажирающихся, как дурак на поминках, они посещают дорогие салоны по уходу за собственным жиром и тем, что издревле у людей называется лицом.
Страдания исходили не от него, голодного и нуждающегося в помощи, а от тех экскурсантов в его жизнь, которые видели его и ужасались. Во имя спасения собственных душ или из сострадания часть экскурсантов помогали питанием и деньгами для этого человеческого существа, родившегося в центре плача о хлебе насущном у 14—летней африканской девочки.
Я много думала о других таких же лишенных всех человеческих возможностей, человеческих существах. А тогда во время экскурсии по Туапсинскому району, о которой мне напомнила фотография заморыша в интернете, я разговаривала с охранниками или точнее хранителями странного малыша, рожденного недееспособным, – сильными крепкими парнями, охраняющими его и собирающими посильную дань с туристов на его содержание и поддержание его жизни. Парни рассказали мне о том, как больно подкидышу, которого они спасают, даже недобрый взгляд экскурсанта может сильно ранить его, не говоря уже об упавшей с дерева маленькой веточке или ради забавы малолетним хулиганом брошенной в него семечке или ореховой скорлупе. Заморыш имеет человеческий мозг, он всё понимает, но его физические силы истощены так, что простые движения руками для него труд. Сидеть он может не более пяти минут, чтобы не напрягать сильно позвоночник, а то позднее он не сможет уснуть от боли.
Борьба неимущих за свой кусок хлеба актуальна всегда, – тихая таинственна борьба, состоящая в неприятии и вынужденном созерцании жира и сала, рук, гребущих к своему пузу недоступные для других средства: еще и еще яств, денег, злата, крови. Когда люди превращаются в монстров тщеславия, им не слышен звук плача малоимущих сквозь сало и жир, застилающие уши фундаментом коммерции.
НЕСООТВЕТСТВИЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ И ЖЕЛАНИЙ
Что остается важным, так этот свет как признак свободы. Меняя пульс на музыку, свет меняет цвета и дает прозрачность предметов. Остается выбрать нужное и ненужное, и держать возле себя только то, что дарит свет и счастье. Белые облики сотни раз правых теряют цвет, насыщаясь оттенками, ограничивающими твое зрение и интерес к ним. Отбеливаются облики некоторых волнующих тебя палачей. Куда -то улетают их топоры, обретая в пути ненужные сучья твоих бравых поисков счастья не в том месте и не в том времени. Кочегары совести дружно идут в баню и смывают, обдираясь до крови, грязь бытия. А ты делаешь мольберт, чтобы нарисовать далеко ушедшее новыми красками, ставишь картину перед собой, и плачешь слезами счастья познания. От настигшего ума, бывает, люди плачут, и мудрея от осознанных промахов, набираются сил их исправить, а исправляя, совершают новые ошибки, упуская возможность дать их исправить времени. Так, репетиция жизни в молодости становится залогом хорошего спектакля в зрелости.
Однажды выиграв у жизни, никогда не забывай о возможности времени, твоего главного оценщика, внести фатальные коррективы в уже ставшую книгой, жизнь.
Я рыдала от бурных аплодисментов, которые вывели меня из состояния счастья в детстве после своего фортепианного исполнения любимого произведения, и я же рыдала изнутри от вялых оценочных полу – хлопков, сказавших мне о том, что мое произведение не зажгло публику. Когда я была счастливее? Когда наглый кот разлегся на моей спине, согрев ее, и становилось немыслимым встать и раствориться в суете, потому что даже витая в фантазиях, человек интуитивно постигает свою опору, и ее надежность дает ему истинное счастье безопасности.
Сбросить кота и облачиться проблемами бывших людей – созерцателей твоего несчастья – недостойно человека. Истребители счастья претендуют на твою самоотдачу, а ты уже обрел ум, и не пустишься в их поиск нового образчика делания ими тебя такого, какой нарисовали они, не имею понятия о твоем праве делать свое счастье самому.
Ты уже не так мал, чтобы тебя смогли украсть цыгане, которыми тебя пугали в детстве, а тебе хотелось стать свободным и крепким в своем счастье. И ты уже узнал, что цыгане вовсе не крадут детей, у них своих потомков полно. Так и бояться уже нечего, кроме внезапной смерти любимого человека, но и это не лишения тебя атмосферы, – ты вдыхаешь воздух, а кто-то уже не может этого сделать, и этом нет ни вины твоей, ни нравоучения тебе. Здесь работал рок. Ты не споришь с независящими от тебя причинами, это не даст ничего, особенно хорошего. И так, огибая острые углы, выходишь в новое качество: ты видим, но не доступен. Архат. А на самом деле только нейтрализуешься, чтобы кто-нибудь не указал на твои видимые ошибки, просчеты, которые в будущем дадут трещины по всему твоему бытию.
Родители мечтали о том, чтобы я была счастлива. Оговорюсь, все родители стараются ради счастья своих детей, и то, что я пишу, вовсе не значит, что я от первого лица исповедуюсь без лирического героя. Мои герои – плоды фантазии, – все, кроме заморыша.
Папа хотел дать мне блестящее образование, чтобы я смогла проявить свои способности и реализовать их в полной мере, но из-за местопребывания нашей семьи (мы живем в рабочем районе города) и по случаю отсутствия свободных денег, отец согласился на предложение медиков стать для них подопытным кроликом. Интрига вела меня далее к образам времени, незнакомым мне, но весь рассказ перешел в повесть, а я задумывала роман, и нужно было что-то с этим делать.