Ленский Сергей - На той стороне. Сборник рассказов стр 3.

Робкий стук. Удивление. «Ты-то меня поздравила, а я нет». Ненужные «Так, под рукой был билет, я и решил…». Секундное пересечение взглядов. «А если выиграю?» – «Так для этого и дарю». И всё это сопровождает заворожительный её хохоток. Прощание…

Видимо, за этим Иркутск и не отпускал меня. Может быть, он хотел научить меня настойчивости. Но уроки настойчивости я до сих пор понимаю в собственном смысле.

* * *

Потом Таня выиграла миллион. Или не выиграла. Или выиграла, но не миллион. Не буду врать. Ведь если скажу, что Таня выиграла, то совру. А если скажу, что не выиграла, значит и апельсин был неволшебный. А он-то как раз волшебный, я проверял. Но это другая, более поздняя история.

Одно знаю точно, в следующем году все мы – и Таня, и Рома, и даже Шижир – пошли совершенно разными дорогами, которые пересеклись на мгновение лишь однажды. Ровно через год я опять получил тройку за экзамен, и опять от Сурковой. Шёл, расплющенный, по коридорам. Сначала навстречу попался Шижир, мы друг другу кивнули молча. Затем я увидел Таню, успел пожаловаться ей на тройку, как вдруг ещё и Рома свалился в эту точку пространства. Мы перекинулись парой событий, пару раз пошутили, пару раз улыбнулись и разошлись уж точно навсегда. Рома в бизнес к своему отцу, Таня в Москву и в стюардессы, а я… ну вы знаете. Или скоро узнаете, если захотите.

День медика

Еще бы чуть-чуть, пара каких-нибудь деньков, – и Матвейка был бы Рак. Он был бы похож на меня, как будто игрушечное отражение в игрушечном зеркале. Похож во всем. Такой же голубоглазый, с веснушками, кудряшками-завитушками, ушками-«намакушками». Но Матвейка – Близнец. Тоже мой, игрушечный близнец. Потому что похож на меня. Те же глазки, веснушки, кудряшки и ушки. Но как у Близнеца. Не как у Рака. Вы верите в гороскоп? И я нет. Все эти «луны в Тельце», «венеры в Близнеце» – всё это слишком заковыристо, если не вникать, а если вникнуть – еще заковыристее. И несмотря на это, мне было приятно осознавать, что вот по тому самому, потустороннему, заковыристому гороскопу, в который я не верю, но, на всякий случай, издали наблюдаю, по нему самому Матвейка будет, как и я, – Рак… Пара каких-нибудь деньков. И не каких-нибудь, а вполне определенных: часть девятнадцатого, и полностью двадцатое. Но – чего нет – того нет. Матвейка теперь навсегда станет моим игрушечным Близнецом. А когда я состарюсь, то стану его игрушечным Раком…

Медики – хорошие люди. Они борются за нашу жизнь. Есть плохие медики, есть хорошие. Плохие медики борются плохо, хорошие – хорошо. Но все они борются за нашу жизнь. И успехов с неудачами у каждого из них примерно поровну. Потому что борются за одно и то же и одними и теми же средствами. Те медики были хорошими. И людьми (по определению), и работниками. Не зря они трудились в лучшем роддоме области. Мама Матвейки хотела рожать в местном роддоме, но там тоже трудились хорошие медики, и они разглядели в небольшом обвитии плода пуповиной большие осложнения, поэтому мама на долгие недели поселилась в лучшем, но чужом роддоме.

У каждого человека есть свой профессиональный праздник, кем бы он не работал. Даже у безработного есть свой профессиональный праздник. И у медика тоже. Жизнь стала бы идеальной, если бы каждому трудящемуся и не только подарили один выходной день на свой профессиональный праздник. Но тогда бы пришлось запретить в День медика болеть, а в День милиции – пакостить? А что пришлось бы запретить в День безработного?.. Да, жизнь по всем параметрам далека от идеала.

Медики – хорошие люди. Но они не виноваты, что родились в такой вот бесшабашной России. Они не виноваты, что пьют, ведь они редко пьют – только по праздникам. Они не виноваты, что профессиональный праздник не сделали всеобщим выходным – для медицинских работников и их пациентов. И уж тем более они не виноваты, что в этот день кто-то маленький и беззащитный собирается появиться на свет и немного озадачить их в такой светлый и нужный праздник.

Но они ведь медики. Они могут немного передвинуть появление маленького и беззащитного. Чуть-чуть пораньше – на здоровье это никак не скажется. Он уже доношен, он уже готов. Ему осталось только сообщить о своей готовности маме. Почему бы медикам не помочь ему дотянуться до этого звоночка? Кто от этого может пострадать? И правильно – никто! От этого все только выиграют: и мама, чуть-чуть пораньше освободившаяся от ноши, и маленький, сделающий чуть больше глотков свежего, чистого воздуха (он ведь с каждой минутой все грязнее в этом промышленном мире), и, конечно же, сами медики, окунувшиеся в профессиональное веселье на столько же мгновений раньше.

Капелька стимулянта, и мама уже готова: схватки запущены. Молодая девушка-врач обходит палаты одну за другой. На одинаковых кроватях, под одинаковыми одеялами лежат пациентки в одинаковых пижамах. Только в их одинаковых тумбочках переливаются разные разноцветные пакеты с одинаковыми зелеными яблоками и диетическими продуктами, принесенными заботливыми родными. Только в одинаковых взглядах ожидания приятных материнских хлопот чуть глубже читаются разные, романтические и обыденные, и может, даже стыдливые воспоминания об обстоятельствах, которые повлияли на место настоящего пребывания. Кроме одной мамы, состояние остальных пациенток не предвещает тяжёлых выходных. Да и эта мама уже ничего подобного не предвещает. Схватки начались. Она уже постанывает шепотом. Несколько часов, и можно вздохнуть спокойно. Вот что значит опыт! Девушка-врач никогда бы до этого не додумалась. Стимулянт ведь вводят, если только роды проходят тяжело. А почему бы не сделать роды заранее легкими, ну или хотя бы уменьшить нежелательную вероятность? Опыт значит много. Старших время от времени надо слушать.

Коллеги тем временем закончили нарезать салат в эмалированный тазик-тарелку, разложили всю закуску на столе. Они торопятся, они боятся пропустить этот важный вечер накануне. «Вечер накануне» – он по важности своей немногим уступает самому празднику. На целую ночь ординаторская превращается в палату для банкета. Девушка-врач торопится осмотреть оставшихся пациенток, вот прошла мимо по коридору бабушка-санитарка, неуловимым кивком головы поманившая девушку туда. Следом за ней пронесся знакомый праздничный запах салата из тазика. «И не терпится же им! Вот дождались бы эту роженицу, а потом уже начинали бы», – думает девушка. Но пропускать хотя бы один весёлый миг не хочется. Напоследок по пути в ординаторскую девушка заглядывает к этой маме. Стон мамы уже стало слышно из-за двери. Схватки в полном разгаре. Они еще пару часов будут идти… «Лежите, мама, лежите. Хотя, впрочем, если вам неудобно, если вам больно и невыносимо лежать, можете сесть, можете встать на колени, как вам удобно. Сейчас медицина прогрессивная. Рожайте, где хотите. На этот зверский стол даже не обязательно залезать. Можно рожать даже на полу. А я сейчас приду. Кричите, если что. А то что больно, так это нормально, крепитесь, мама, крепитесь. Скоро всё кончится». И девушка-врач уходит, у нее теперь есть пара относительно спокойных часов, которые будут держать её в относительно спокойном напряжении.

А мама остаётся наедине с маленьким, который молча плачет и просится наружу всё сильнее и сильнее. Просьбы эти отдаются снаружи волнением живота, которое с каждой минутой усиливается, как шторм в море. Ему уже неприятно находиться в этой жидкости, в ней появилось что-то чужое, что-то изгоняющее маленького за ставшие родными стены. Он стучится громче и чаще, он плачет пронзительнее, но его неслышно и слёзок его не видно. Даже если бы стенки его дома были прозрачными, слёзок его никто бы не увидел, они сразу же смешиваются с водами. И плача его через воды никто не услышит. «Мама! – кричит маленький: – Мама, забери скорее меня к себе, мама!». Одна мама шёпотом переговаривается с ним. Одна мама его понимает и успокаивает: «Ничего, маленький, ничего, потерпи, врач сказал: ещё несколько часов, и мы будем вместе».