Она каждый день наряжалась в платье, в котором
ходила только в церковь. Я смотрел на нее и думал: "Где предел материнской
любви?" Она приберегла для меня бутылку малинового сока, совала мне яблоки или
горячие пышки. Но больше всего меня удивило ее обращение со мной на "вы". Я
протестовал против этого, но она отмахивалась руками:
- Нет, нет, Алеша, и не говорите. Я ведь из Польши. Все правила знаю побольше,
чем здешние женщины. А вы теперь вон какой стали. Ни в одном селе такого нет.
Она думала, что я нахожусь в очень больших чинах; и я никак не мог разубедить ее
в этом.
- Ах, господи, не дождался старик сына, помер. Что бы ему еще два с половиной
годочка протянуть! Вот уж он был бы вами доволен...
Ласково, как отдаленный напев скрипки, звучал для меня ее голос, а кроткие
голубые глаза мерцали радостью.
Ярким закатом угас мой отпуск, и я снова уехал во флот. А теперь на мое
сообщение, что меня отправляют на войну, я перед отходом судна получил от матери
ответное письмо. Я не мог без слез читать строки, полные тревоги и глубокой
скорби. В заключение она писала, что день и ночь будет молиться за меня, а я
должен хранить ее благословение и помнить: "материнская молитва со дна моря
спасает".
Я посмотрел с мостика на палубу: там, в присутствии старшего офицера и боцманов,
работали матросы. Были люди и на мостике, и в башнях, и в батарейной палубе, и в
трюмах, и в машинном отделении. Не считая рабочих, которые скоро будут высажены
на берег, девятьсот моряков обслуживали корабль. И уносит он нас в неведомые
края, туда, где буйствуют огненные вьюги, гася человеческие жизни, - либо
победить врага, либо самому погибнуть в безвестной пучине. Разве за них, за этих
матросов и офицеров, не молятся матери так же, как и за меня? И разве у наших
врагов менее любящие матери, и разве они не проливают слезы, обращаясь к своему
богу?
Но кого-то из нас ждет холодная могила.
С надломленным крылом души я сошел с мостика. Броненосец "Орел", развевая
андреевский флаг, продолжал отмерять морские мили.
Глава 5
ВЫСОЧАЙШИЙ СМОТР
На второй день около полудня показались маяки и острова. Сочно заголубело небо,
словно кто мокрой тряпкой смахнул с него грязь облаков.
Ветер замирал, но все еще был достаточен, чтобы двигать парусники, разбросанные
по просветленной водной шири. На взгорье, в солнечных лучах, начал выявляться
город Ревель с его остроконечными кирхами, с крутыми черепичными крышами домов,
с круглыми башнями и зубчатыми стенами старинных построек на скалах. Здесь,
несмотря на все старания царского правительства русифицировать Эстонию, на всем
сохранился отпечаток готической архитектуры.
На рейде, недалеко от гавани, стояли корабли 2-й эскадры. Наш "Орел"
присоединился к ним и, заняв место в колонне однотипных броненосцев, бросил
якорь.
Зачередовались дни с ночами, как два часовых, сменяющих друг друга. Мы вступили
в период боевой подготовки. Принимали все меры для защиты эскадры от внезапного
нападения противника, хотя до него было еще очень далеко.
Учились ставить сети заграждения против мин. С заходом солнца один из кораблей
защищал вход в рейд, освещая его прожектором. Мористее него ходили два дозорных
миноносца и минные катеры.
На броненосце, к великому удовольствию командира, рассчитали рабочих.
Давно требовалось подтянуть команду, навести чистоту, а они своим пребыванием на
судне вносили разлад в наш внутренний распорядок. Опасались и крамолы. Мне
самому пришлось встретиться с одним рабочим. Оглядел он меня круглыми глазами и,
почесав за ухом, спросил:
- Значит воевать отправляетесь?
- Да, кратко ответил я.