Джон с озадаченным видом перечитал записку. Неизменный порядок его жизни был
нарушен, и это ошеломило его.
На спинке стула висел, наводя грусть своей пустотой ибесформенностью,
красный с черными крапинками фартук, которыйКэтивсегданадевала,когда
подавала обед. Ее будничные платьябылиразбросанывпопыхахгдепопало.
Бумажный пакетик с ее любимыми тянучками лежал ещенеразвязанный.Газета
валялась на полу, зияя четырехугольным отверстием в том месте,гдеизнее
вырезали расписание поездов. Все в комнате говорило об утрате,отом,что
жизнь и душа отлетели от нее. Джон Перкинс стоял среди мертвыхразвалин,и
странное, тоскливое чувство наполняло его сердце.
Он начал, как умел, наводить порядок в квартире. Когда он дотронулся до
платьев Кэти, его охватил страх. Он никогда не задумывался о том,чембыла
бы его жизнь без Кэти. Она так растворилась в его существовании, чтостала,
как воздух, которым он дышал, - необходимой, но почти незаметной. Теперь она
внезапно ушла, скрылась, исчезла, будто ее никогда и не было.Конечно,это
только на несколько дней, самое большеенанеделюилидве,ноемууже
казалось, что сама смертьпротянулаперсткегопрочномуиспокойному
убежищу.
Джон достал из ледника холодную баранину, сварил кофе иводиночестве
уселся за еду, лицом к лицу с наглымсвидетельствомохимическойчистоте
клубничного желе. В сияющем ореоле, среди утраченных благ,предсталиперед
ним призраки тушеного мяса и салата с сапожнымлаком.Егоочагразрушен.
Заболевшая теща повергла в прах его ларов и пенатов. Пообедав в одиночестве,
Джон сел у окна.
Курить ему не хотелось. За окном шумел город,звалеговключитьсяв
хоровод бездумного веселья. Ночь принадлежала ему. Он может уйти, ни укого
не спрашиваясь, иокунутьсявмореудовольствий,каклюбойсвободный,
веселый холостяк. Он может кутить хоть до зари,игневнаяКэтинебудет
поджидать его счашей,содержащейосадокегорадости.Онможет,если
захочет, играть на бильярде у Мак-Клоски со своими шумными приятелями,пока
Аврора не затмит своим светом электрическиелампы.ЦепиГименея,которые
всегда сдерживали его,дажееслидоходныйдомФрогморастановилсяему
невмоготу, теперь ослабли, - Кэти уехала.
Джон Перкинс не привык анализировать свои чувства. Но, сидя в покинутой
Кэти гостиной (десять на двенадцать футов), онбезошибочноугадал,почему
ему так нехорошо. Он понял, что Кэти необходима для его счастья. Его чувство
к ней, убаюканное монотонным бытом, разом пробудилось отсознания,чтоее
нет. Разве не внушают нам беспрестанно при помощипоговорок,проповедейи
басен,чтомытолькотогданачинаемценитьпесню,когдаупорхнет
сладкоголосая птичка, или тужемысльвдругих,неменеецветистыхи
правильных формулировках?
"Ну и дубина же я, - размышлял Джон Перкинс. - Как я обращаюсь сКэти?
Каждый вечер играю на бильярде ивыпиваюсдружками,вместотогочтобы
посидеть с ней дома.