- Нет, нет, Эвтибида, не считай меня способным на это, не пользуйся правом, данным мною тебе сегодня, презирать меня, не пользуйся благоприятным положением, в какое тебя поставила моя звериная злоба… не своди меня с ума; выслушай меня, выслушай, Эвтибида, или, клянусь священной змеей Мидгард, я перережу себе горло на твоих глазах!
И он выхватил кинжал, висевший у него за поясом.
- Ах, нет, нет!.. Во имя молний Юпитера! - с притворным ужасом восклицала куртизанка, умоляюще протягивая к великану руки.
И слабым голосом она произнесла печально:
- Твоя жизнь слишком дорога для меня… слишком драгоценна… о мой обожаемый Эномай, о любовь моя!
- О Эвтибида! О моя Эвтибида! - произнес он нежно голосом, в котором звучала искренняя любовь. - Прости меня, прости мой неразумный гнев, прости, прости меня…
- Ах, золотое сердце, благородная душа! - растроганно проговорила девушка, улыбаясь, и обвила руками шею колосса, простершегося у ее ног. - Прости и ты меня за то, что я разгневала тебя и довела до ярости.
Крепко прижав Эвтибиду к груди, германец покрывал поцелуями ее лицо, а она шептала:
- Я так люблю тебя! Я не могла бы жить без тебя! Простим друг друга и забудем о случившемся.
- Добрая… великодушная моя Эвтибида!
И оба умолкли, слившись в тесном объятии. Эномай стоял на коленях перед Эвтибидой.
Первой нарушив молчание, она вкрадчиво спросила:
- Веришь ли ты, что я люблю тебя?
- Верю, так же, как верю во всемогущество бессмертного Одина и в то, что он разрешит мне в тот день, когда душа моя расстанется с телом, пройти по великому трехцветному мосту в великий град блаженных и отдохнуть под сенью исполинского ясеня Идразила.
- Тогда скажи, во имя золотых стрел Дианы, как же ты мог хотя бы одно мгновение усомниться в том, что я желаю тебе добра?
- Я никогда в этом не сомневался.
- А если ты в этом не сомневался и не сомневаешься, почему же ты отвергаешь мои советы, почему веришь вероломному другу, который предает тебя, а не женщине, которая тебя любит больше жизни и хочет, чтобы ты был великим и счастливым?
Эномай вздохнул и, ничего не ответив, поднялся и стал ходить взад и вперед по палатке.
Эвтибида украдкой наблюдала за ним; она сидела на скамье, облокотившись на стол, и, подпирая голову правой рукою, левой играла серебряным браслетом, изображавшим змею, кусавшую свой хвост; браслет этот она сняла с руки и положила на стол.
Так прошло две минуты. Оба молчали, потом Эвтибида, как будто говоря сама с собой, сказала:
- Может быть, я предупреждаю его из корысти? Предостерегаю его от чрезмерной откровенности его благородного сердца, от слепой доверчивости его честной натуры; указываю ему на все хитросплетения козней, которые самая черная измена готовит ему и бедным гладиаторам, восставшим в надежде на свободу, совершающим чудеса храбрости, меж тем как они обречены на участь во сто крат худшую, чем прежняя их судьба, - может быть, делая все это, я забочусь о своей выгоде, не так ли?
- Но кто же так говорил когда-нибудь? Ни у кого этого и в мыслях не было! - воскликнул Эномай, остановившись перед девушкой.
- Ты! - строго сказала куртизанка. - Ты!
- Я?! - переспросил пораженный Эномай, приложив обе руки к груди.
- Да, ты. Одно из двух: либо ты веришь, что я люблю тебя и желаю тебе добра, и тогда ты должен поверить мне, что Спартак предает вас и изменяет вам; либо ты уверен, что Спартак - воплощение честности и всех добродетелей, а тогда ты должен считать, что я лживая притворщица и изменница.
- Да нет же, нет! - чуть не плача, восклицал бедный германец; он не был силен в логике и в спорах, и ему хотелось избежать разрешения такой мучительной дилеммы.
- Невозможно понять, по какой причине я могла бы предать тебя, - продолжала Эвтибида.
- Прости меня, моя божественная Эвтибида, я не только не понимаю, я и подумать не мог, что ты можешь или хочешь предать меня. Ведь ты дала мне столько доказательств своей любви… но прости меня… я не вижу, не могу понять, по какой причине Спартак может меня предать?
- По какой причине? По какой причине? - вскочив, спросила Эвтибида и подошла к Эномаю, который склонил голову, словно боясь ее ответа.
- О!.. - воскликнула через минуту девушка, сложив свои маленькие ручки и подняв сверкающие глаза к небу. - И ты еще спрашиваешь? Слепой безумец!
И, помолчав, она добавила:
- Скажи мне, легковерный ты человек, разве после сражения у Фунди не говорил вам Спартак, что консул Варрон Лукулл явился к нему и предлагал ему высокие посты в испанской армии или же префектуру в Африке в том случае, если он согласится покинуть вас на произвол судьбы?
- Да, он это говорил, но ты ведь знаешь, что Спартак ответил консулу…
- Ах ты, бедный глупец! Ты не понимаешь, почему он так ответил? Да потому, что ему предлагали слишком мало за услуги, которых от него требовали.
Эномай, не произнеся ни звука, ходил взад и вперед, склонив голову.
- Он считал недостаточным для себя чин квестора или должность префекта…
Эномай молчал, продолжая свою прогулку.
- Теперь ему сделали новые предложения, удвоили, утроили посулы, а он вам об этом ничего не сказал.
- Откуда ты это знаешь? - спросил Эномай, остановившись перед Эвтибидой.
- А как ты думаешь, зачем Рутилий, переодевшись апулийским крестьянином, отправился в Рим? Думаешь, для того, чтобы предложить Катилине принять командование над войском гладиаторов?
- Да, думаю…
- Спартак мог, конечно, уверить вас в этом, - он хитрый и коварный человек… Но меня ему не обмануть, я прекрасно поняла, что гонец был послан в Рим для возобновления переговоров, начатых в Фунди консулом Лукуллом.
Эномай опять зашагал по палатке.
- А если это не так, то почему же был отправлен Рутилий, именно Рутилий - латинянин и свободнорожденный?
Эномай молчал.
- А почему же, когда Рутилий таинственно погиб, Спартак, не посоветовавшись ни с кем из вас, хотя вы такие же военачальники, как и он, и, может быть, более достойные и храбрые, чем Спартак, почему же он самовольно отправил в Рим преданного ему Арторикса, переодетого фокусником? Почему именно Арторикса, любовника сестры его Мирцы? Почему именно его, и никого другого?
И Эвтибида сделала паузу, глядя на Эномая, шагавшего по палатке из угла в угол, и продолжала:
- И скажи, мой любимый, откуда такие перемены? Лишь только Арторикс вернулся из Рима, Спартак настоял на том, чтобы принято было решение покинуть Италию и вернуться во Фракию, в Галлию, Иллирию и Германию?
Эномай остановился и, опустив голову, устремил неподвижный, дикий взгляд на одно из железных колец, державших натянутое полотнище, прикрепленное к крюку, вбитому в землю; он грыз ногти пальцев правой руки, а левой машинально уперся в бок.
- Разве все это естественно? Логично? Справедливо и честно?.. - сказала через минуту Эвтибида и, помолчав, добавила: - Как! Обессиленный Рим не знает где набрать легионы, чтобы противопоставить их победоносным войскам Сертория в Испании, Митридата в Азии, а у нас, в этот роковой для Рима час, имеется семидесятитысячная армия, прекрасно дисциплинированная, отлично вооруженная, одержавшая столько побед, и, вместо того чтобы повести ее в наступление на вражеский город и без труда овладеть им, мы бежим от него! Разве это логично? Разве это естественно?
Эномай стоял, застыв на одном месте, и только медленно время от времени покачивал головой.
- Лентул, Геллий, две их армии. Да ведь это просто басни, выдуманные Спартаком для того, чтобы оправдать и чем-нибудь объяснить постыдное и непонятное бегство, скрыть от глаз обманутых людей страшное и слишком очевидное предательство! Геллий!.. Лентул!.. Их армии! - продолжала рассуждать Эвтибида, как будто говорила сама с собой. - Но почему же на разведку о движении пресловутого войска Лентула отправился он сам с тысячей всадников? Почему же наблюдать за воображаемым войском Геллия у Реаты он послал Арторикса? Почему этот Арторикс все время разъезжает то сюда, то туда? Почему он никого другого из вас не посылает?
- Ты права!.. К сожалению… ты права… - бормотал едва слышно Эномай.
- О, клянусь всеми богами небесных сфер! - вскричала Эвтибида. - Проснись же от роковой летаргии, в которую тебя ввергла измена, проснись во имя всех твоих богов, открой глаза, взгляни, тебя завлекли на край страшной бездны и хотят низвергнуть в нее. Вот куда тебя завела рука твоего друга… И если тебе нужны еще доказательства измены, если ты желаешь знать причины, которые могли толкнуть на нее этого человека, то вспомни, что он безумно любит римскую партицианку Валерию Мессала, вдову Суллы, и ради нее и ради своей любви он всех вас предаст римскому сенату, а тот в награду за предательство даст ему в жены любимую патрицианку, а вдобавок виллы, богатства, почести и славу…
- Постой! Это правда! Правда!.. - крикнул Эномай пораженный этим последним доводом и окончательно побежденный роковым скоплением улик. Все вместе взятые они с полной очевидностью доказывали измену фракийца! - Спартак - проклятый предатель! Так пусть же чудовищный, мерзкий пес Манигармор вечно терзает его в пропастях Нифльгейма.