В эту минуту подоспел манипул гладиаторов. Все столпились вокруг тела раненой.
- Раз она ранена, значит, кто-то ранил ее, - сказал центурион, командовавший манипулом. - Пусть пятьдесят человек отправляются на поиски убийц, они не могли далеко уйти.
Пятьдесят гладиаторов побежали в сторону храма Геркулеса Оливария.
Остальные окружили умирающую. Панцирь ее был весь в крови; кровь лилась ручьем. Гладиаторы с мрачными лицами молча следили за агонией этой женщины, принесшей им столько несчастья и горя. Лицо куртизанки посинело, она все время металась, прислоняя голову то к одному, то к другому плечу, издавая безумные стоны; она подымала руки, как бы желая донести их до шеи, но они тут же бессильно падали, ее рот конвульсивно открывался, как будто она силилась что-то сказать.
- Эвтибида! Проклятая изменница! - воскликнул после нескольких минут молчания мрачно и строго центурион. - Что ты делала здесь? В такой ранний час? Кто ранил тебя? Ничего понять не могу… но по случившемуся я догадываюсь о каком-то новом страшном замысле… жертвой которого ты по какому-то случаю стала сама.
Из посиневших губ Эвтибиды вырвался еще более ужасный стон: она руками указала гладиаторам, чтобы они отошли в сторону.
- Нет! - вскричал центурион, проклиная ее. - Ты изменой своей погубила сорок тысяч наших братьев… мы должны припомнить тебе твои злодеяния; должны сделать твою агонию еще более ужасной, - этим мы умилостивим их неотомщенные тени.
Эвтибида склонила голову на грудь, и если бы не слышалось ее прерывистое дыхание, можно было бы подумать, что она умерла.
В эту минуту появились, тяжело дыша, все пятьдесят гладиаторов, преследовавшие каппадокийцев. Они привели с собой Эрцидана; он был ранен стрелой в бедро, упал и был взят гладиаторами в плен; Аскубару удалось убежать.
Каппадокиец рассказал все, что знал, и тогда гладиаторы поняли, как все произошло.
- Что случилось? - раздался женский голос.
Это была Мирца, как обычно, в своем военном одеянии: в сопровождении Цетуль она шла в храм Геркулеса.
- Стрелы, которые проклятая Эвтибида уготовила тебе, благодаря счастливому вмешательству какого-то бога, может быть Геркулеса, поразили ее самое, - ответил центурион, давая Мирце дорогу, чтобы она могла войти в круг гладиаторов.
Услышав голос Мирцы, Эвтибида подняла голову и, увидя ее, вперила свой угасающий, полный ненависти и отчаяния взор в глаза Мирцы; губы ее судорожно искривились; казалось, она хотела произнести что-то; растопырив пальцы, она протянула руки к сестре Спартака, как бы желая схватить ее; последним усилием она метнулась вперед, затем, испустив предсмертный стон, сомкнула веки; голова ее упала на ствол дерева; недвижимая и бездыханная, гречанка свалилась на землю.
- На этот раз в сеть попался сам птицелов! - воскликнул центурион, предложив Мирце и остальным товарищам следовать за ним. Все в молчании удалились, покинув ненавистный труп.
Глава двадцать вторая
ПОСЛЕДНИЕ СРАЖЕНИЯ. - ПРОРЫВ ПРИ БРАДАНЕ. - СМЕРТЬ
В тот момент, когда Эвтибида, поплатившись за свои преступления, умирала на глазах Мирцы у дороги, ведущей от Темесы к храму Геркулеса Оливария, в порт прибыло судно, с которым Граник послал Спартаку вести о себе. Фракиец, узнав о высадке Граника на берегах Бруттия, долго обдумывал, как ему следовало поступить. Наконец, обратившись к Арториксу, он сказал:
- Ну, что же… Поскольку Граник с пятнадцатью тысячами воинов находится у Никотеры… перевезем туда морем все наше войско и будем воевать с еще большей энергией.
Он отослал судно в то место, где находилась флотилия, с приказом возвратиться на следующую ночь в Темесу.
За неделю Спартак перевез ночами все свое войско в Никотеру; каждую ночь, за исключением последней, когда он погрузился сам вместе с кавалерией, по его приказу четыре легиона делали вылазки, чтобы отвлечь внимание римлян и внушить им мысль, что гладиаторы никуда не собираются уходить.
Как только флотилия, с которой отбыли Спартак, Мамилий и кавалерия, удалилась на несколько миль от берега, жители Темесы уведомили Красса о случившемся.
Красс, вне себя от ярости, проклинал жителей Темесы за то, что они из малодушия не послали к нему гонца предупредить о бегстве неприятеля, а теперь, когда Спартак вырвался из тисков, пламя войны разгорится с новой силой, меж тем как Красс считал ее уже законченной, в чем и уверил Рим.
Наложив на жителей Темесы большой штраф за их трусость, на следующий день он приказал своему войску сняться с лагеря и повел его по направлению к Никотере.
Но Спартак, прибыв в Никотеру, на рассвете в тот же день отправился в путь со всеми своими легионами, нигде не останавливаясь в течение двадцатичасового перехода, пока не дошел до Сциллы; близ нее он расположился лагерем.
На следующий день фракиец отправился в Регий; по пути он призывал к оружию рабов и, заняв сильные позиции, приказал гладиаторам три дня и три ночи рыть канавы и ставить частокол, чтобы к моменту появления Красса был готов неприступный лагерь гладиаторов.
Тогда Красс решил либо принудить Спартака принять бой, либо взять его измором, а для последней цели задумал возвести колоссальное сооружение, достойное римлян. Если бы о нем не свидетельствовали единогласно Плутарх, Аппиан и Флор, вряд ли можно было бы поверить, что подобное сооружение действительно осуществилось.
"Туда явился Красс, и сама природа подсказала ему, что надо делать", - говорит Плутарх. Он решил воздвигнуть стену поперек перешейка, избавив тем самым своих солдат от вредного безделья, а неприятеля лишив продовольствия. Велика и трудна была эта работа, но Красс довел ее до конца и, сверх ожидания, в короткий срок. Он вырыл через весь перешеек ров от одного моря до другого, длиною в триста стадий, шириной и глубиной в пятнадцать шагов, а вдоль всего рва воздвиг стену поразительной высоты и прочности.
В то время как сто тысяч римлян Красса с невиданным рвением работали над титаническим сооружением, Спартак обучал военному делу еще два легиона, составленные из одиннадцати тысяч рабов, примкнувших к нему в Бруттии; вместе с тем он обдумывал, как бы ему выбраться из этого места, насмеявшись над усилиями и предусмотрительностью Красса.
- Скажи мне, Спартак, - спросил фракийца на двадцатый день работ римлян его любимец Арторикс, - скажи, Спартак, разве ты не видишь, что римляне поймали нас в ловушку?
- Ты так думаешь?
- Я вижу стену, которую они сооружают, она уже готова, и, мне кажется, у меня есть основание так думать.
- И на Везувии бедный Клодий Глабр тоже думал, что он поймал меня в ловушку.
- Но через десять дней у нас кончится продовольствие.
- У кого?
- У нас.
- Где?
- Здесь.
- А кто же тебе сказал, что через десять дней мы еще будем здесь?
Арторикс, опустив голову, замолк, как будто стыдясь, что решился давать советы такому дальновидному полководцу. Спартак с нежностью глядел на юношу, растроганный краской стыда на его лице; ласково похлопав его по плечу, он сказал:
- Ты хорошо сделал, Арторикс, напомнив мне о наших запасах продовольствия, но ты за нас не бойся; я уже решил, что нам следует предпринять, чтобы Красс остался в дураках со своей страшной стеной.
- Однако этот Красс, надо признаться, опытный полководец.
- Самый опытный из всех, кто сражался против нас за эти три года, - ответил Спартак и после минутного молчания добавил: - Но все же он нас еще не победил.
- И пока ты жив, он не победит нас.
- Арторикс, но ведь я только человек!
- Нет, нет, ты наш идеал, наше знамя, наша мощь! В тебе воплощается и живет главная наша идея - возрождение угнетенных, благополучие обездоленных, освобождение рабов. Ты так славен и велик, что от твоего существа исходит свет, побеждающий самых непокорных наших товарищей, он отражается в них, воодушевляет новыми силами, вселяет веру в тебя; они уповают на тебя, ибо признают тебя, дивятся тебе и почитают как мудрого и доблестного полководца. Пока ты жив, они всегда будут делать то, что ты пожелаешь, и так же, как они пришли за тобой сюда, они будут преодолевать многое, что кажется совершенно невозможным. Пока ты жив, они будут делать переходы в тридцать миль в день, будут переносить невзгоды, голод, будут драться, как львы; но если, по несчастью, ты погибнешь - вместе с тобой погибнет и наше знамя, и через двадцать дней наступит конец войны, мы будем уничтожены… О, пусть боги сохранят тебя на долгие годы, с тобой мы одержим полную победу!
- Ты веришь в нашу победу? - спросил Спартак, покачав головой, и на губах его была грустная улыбка.
- А почему бы нам не победить?
- Потому что из десяти миллионов рабов, стонущих в цепях по всей Италии, не наберется и ста тысяч, взявших оружие в руки и пришедших к нам; потому что наши идеи не проникли в массы угнетенных и не согрели их сердца; потому что римский деспотизм еще не вывел окончательно из терпения народы, находящиеся под игом; потому что Рим слишком еще силен, а мы еще слишком слабы… вот почему мы не можем победить и не победим. Если и есть надежда на победу, то лишь за пределами Италии; здесь же нам суждено погибнуть, здесь мы умрем.
Некоторое время он молчал, потом произнес с глубоким вздохом:
- Пусть же кровь, пролитая нами за святое дело, не будет пролита бесплодно, пусть наши деяния послужат благородным примером для наших потомков.
В эту минуту центурион сообщил Спартаку, что три тысячи пращников, далматов и иллирийцев из римского лагеря подошли к преторским воротам и настойчиво просят принять их в ряды собратьев.