– Ха-ах! Да уж!
– Только ради этого мы туда и ходили. Хотя делать всякие поделки тоже интересно было. Вот вы что делали?
– Мы? Да ничего. Наш читал нам какие-то лекции, вообще не в тему, иногда мы лобзиком пилили. Всё.
– О, это не то! Наш задавал пилить, лепить, вырезать… Я даже ёлку из копеек один раз делал. Он сказал принести, если не жалко, и я возился с клеем. Правда, не знаю зачем.
На этих словах Дима и Коля уже успели выйти во двор школы. Шёл холодный осенний дождь, уже успевший перемешаться с мокрым снегом. Всюду раскрылись зонтики, по лужам зашлёпали сапоги. Капли барабанили по всему, что встречалось им на дороге. Нашим друзьям было по пути, и они, скрывшись под зонтами, оживлённо продолжали свою беседу, почти не обращая внимания на дождь и слякоть.
– Подожди, а на него так никто и не пожаловался?
– Зачем? Я ж говорю: всем это нравилось! Когда он выбегал, чтоб прогнать одних, другие сзади него смеялись. Мне, кстати, повезло: я всегда успевал сделать серьёзный вид, мол, я тут не при чём. Но один раз он заметил и четвёрку влепил.
– Забавно!
– Правда, в середине того года он ушёл из нашей школы. Последнее время грустный ходил. Может, даже из-за нас в какой-то степени… Мы-то все по-доброму смеялись; может, не надо было…
Друзья замолчали. Они прошли уже достаточно расстояния, чтобы погрузиться каждый в свои размышления. Задумаешься о погоде, а в конце пути станешь вспоминать, как на прошлогоднем турслёте заблудился в лесу, или размышлять о том, в чём состоит смысл жизни. Если бы человек помнил все звенья этой цепочки… Вдруг Дима очнулся и спросил:
– Слушай, а ты кем хочешь стать?
– Я? – покинув свои мысли и тут же забыв их, отозвался Коля. – Вообще-то не знаю… Я куда только не хотел пойти, но в итоге запутался, и всё. Не определился. А ты?
– Да я-то, скорее всего, юристом стану. Папа в этой сфере работает, хочет, чтоб я тоже пошёл.
– А сам?
– Что сам?
– Подожди, я не понял, а ты? Кем ты хочешь стать?
– То, что я хотел, – это неважно. Буду юристом. Вообще в хоккей мечтал пойти, я с детства на коньках, так что… Но, когда я об этом сказал, на меня сразу набросились: мол, несерьёзно, всё такое… Не судьба, – Дима быстро пожалел, что затронул эту тему.
– Не, человек должен работать, где хочет. Зачем куда-то идти, если не нравится? Слон гнезда не вьёт! Как-то это не совсем нормально: идти туда, где родители работают, когда ты сам этого не хочешь. У каждого свои способности: кто-то – отличный строитель, другой – талантливый врач…
– Да? Ну и какой талант у тебя? – усмехнулся приятель.
Последнее замечание ещё больше насторожило Колю, чем заявление о желании Диминого папы. Дело не в том, что он не хотел забивать голову мыслями о будущем. Он действительно искал в себе способности к чему-то одному, пытался понять, в чём состоит его судьба, если она вообще существует. Но даже влечения к определённому школьному предмету у него не возникало. В самом далёком детстве, в пять-шесть лет, он мечтал стать художником, но рисовать у него не получалось ни тогда, ни теперь. Захотел стать ветеринаром, но вспомнил, что ужасно боится врачей, так что сама мысль о медицине пропала с той же скоростью, с какой и родилась. Обдумывал множество профессий: и зоолог, и пианист, и актёр, и даже клоун, но, в конце концов, он оказался на пути – пока ещё только на пути – к той судьбоносной черте, отделяющей жажду поиска от разочарования. Для него это была больная тема. Вопрос одноклассника оказался риторическим: ответа на него никто не знал.
III
Рассуждая вместе с нашими героями, которые, впрочем, только что разошлись по домам, мы забыли упомянуть о первых школьных днях Коли.
Первая неделя протекла достаточно быстро, но не так легко, как ожидалось. Восьмиклассники без восторга приняли Труфина в свой клан, впрочем, судя по их реакции или, точнее, по её отсутствию, можно было сказать, что новичок попал под определение незначительного, незаметного человека. Из-за подводившего зрения Коля всегда сидел на первой парте. Так что разговоры во время уроков, списывания и переписки просто-напросто не могли существовать, а на переменах на него и так никто не собирался обращать своего драгоценного внимания. Учителя воспринимали его как обычного школьника, не выделявшегося из массы подростков, которые ежедневно проносились у них перед глазами. Некоторые из них, правда, решили проявить инициативу и стали вызывать к доске ещё не проверенного на знания ученика.
На удивление многих педагогов и далеко не многих одноклассников, за первую же неделю Коля собрал несколько пятёрок в журнал. Нельзя сказать, что это было для него хорошим началом. Конечно, оценки сперва сильно повлияли на успеваемость и оказали положительное впечатление на преподавателей, скорее, даже навеяли облегчение. Но, во-первых, известно, что в школьных кругах мало кто любит отличников, а во-вторых, если к концу обучения человек вдруг собьётся на более низкие показатели по каким-либо предметам, учителя будут ещё больше из-за этого переживать и станут попрекать его за то, что он совсем разленился. Тут же возмутятся по поводу того, что они никак не ожидали подобного предательства, хотя другие всю жизнь учились на тройки и двойки, а им замечания делали не так уж и часто, просто по причине того, что смысла в этом не было: будто их уже ничем не исправишь. Как часто легкомыслие учителя порождает в будущем те самые проблемы, которые он мог бы сам исправить, но посчитал это бессмысленным!
В основном, за одной партой с Труфиным сидела Настя Дрёмова, та самая рыжая девчонка с косичками, забавным выражением лица и прищуренными глазами. Она скоро с ним познакомилась, в первый же день попыталась найти общие темы для беседы. Было видно, что ей редко удавалось с кем-то поговорить, ведь мало кто её воспринимал всерьёз. Но в этот раз ей повезло: Коля тоже не был против ещё одного знакомства, тем более, отказывать в таком случае было бы отнюдь не выгодно. Разговоры проходили примерно так: «Привет! Как дела?» – а он ей в ответ: «Привет, нормально, что нового?» К сожалению (хотя, может быть, к счастью), дальше подобных банальных фраз дело почти никогда не заходило.
Зато Настя пару раз за две недели попросила списать у Труфина на самостоятельных работах по математике. Он не возражал, со шпионским спокойствием пододвигал к ней тетрадку и продолжал писать. Был даже один разговор, в ходе которого Коля рассказал ей об одном занимательном случае, как учитель истории из прошлой школы однажды вызвал его к доске, чтобы спросить пересказ заданного параграфа. В тот день Коля не успел подготовить домашнее задание и даже не открывал учебник. Разумеется, он долго стоял у доски и пытался вслушиваться в подсказки, всматриваться в подаваемые знаки одноклассников. Тогда учитель произнёс роковую фразу: «Ладно, так и быть, садись!» Коля удивился, что ему ничего не поставили за такое неуважительное отношение к предмету и решил этим воспользоваться. Абсолютно то же самое продолжалось на протяжении двух месяцев, пока классная руководительница не напала на Труфина со следующей претензией: «А твои родители вообще знают, что у тебя сплошные двойки в журнале?!» Оказалось, что историк всё это время ставил двойки за невыученные тексты, но не говорил об этом, а бедняга был вынужден навёрстывать упущенное в совсем уже короткие сроки. Рассказчик и заинтересованная слушательница дружно засмеялись, после чего долго ещё не могли забыть об этом забавном происшествии. Как вы уже заметили по рассказам Коли, прошлая его школа отличалась от пришедшей ей на смену интересными событиями и неожиданными историями. По крайней мере, такое отличие оставалось актуальным до поры до времени.