Когда прочитала эти, заинтересовавшие меня и собранные в один текст заметки Александра, то тут же спросила себя: а дальше что… для чего мне это нужно? Но тут же мелькнуло подсказкой: а, может, пригодится «автору»? И в тот же вечер отослала ему текст с припиской: «Александр (или можно – Саша?), высылаю Вам (или можно – тебе?) из присланных текстов то, что показалось интересным, со своими короткими комментариями. Не знаю, зачем это делаю, но, может, быть, мой свежий взгляд что-то подскажет?» Но он не ответил, а я, боясь быть навязчивой, не писала ему. Но, привыкшая вдумываться в то или иное явление или человека, всё никак не могла совместить того мальчика из детства, так любящего стихи и теперешнего коммерсанта, – ну как могли ужиться в одном человеке тот и другой? Ведь тот Сашка умел видеть себя в тех, о ком читал, он словно поселялся в душе другого, как бы предчувствую беду, которая могла постигнуть и его. Да, наверное, взрослость его «излечила», но раз задаёт себе тревожащий вопрос: «А всё ли со мной так, как должно быть?», то значит, что в глубине его души остались ростки прежнего.
А потом он прислал вот такую притчу, коротко предварив словами: «Прочитай. Услышал по радио, потом нашёл в Интернете. Приеду, поговорим».
«Однажды добрый человек попросил Бога: «Господи, если можешь, покажи мне, пожалуйста, Рай и Ад.» И Господь подвел его к двум дверям, открыл одну из них и тот увидел бесконечно длинный стол с котлами на нём, в которых была пища, от которой исходил такой вкусный запах, что у доброго человека слюнки потекли. Но люди, сидящие вокруг стола, выглядели умирающими от голода, хотя у каждого к руке была прикреплена ложка с длинной ручкой, которую он мог наполнять едой, но так как ручка была слишком длинной, то поднести её ко рту было невозможно. Добрый человек был потрясен их несчастьем, а Господь сказал: «Ты увидел Ад. А теперь покажу Рай.» И отворил другую дверь. Но человек опять увидел такой же длинный стол, такие же чаши на нём, и люди держали такие же ложки с длинными ручками, но выглядели сытыми и счастливыми. «Я ничего не понимаю» – сказал добрый человек, взглянув вопросительно на Господа, а тот ответил: «Всё очень просто. Тех, которых видишь, научились кормить друг друга, а те, которых ты уже видел, думают только о себе».
И через несколько дней Александр приехал на машине, остановился в гостинице и на другой день повёз меня в наш «город босоногого детства». Весна набирала разбег, за окном мелькали распушившиеся кроны берез и омытые первыми дождями помолодевшие ели, сосны, у обочин, отражаясь в озерцах воды, мелькали желтокрылые стайки калужницы. Странно, но он часто замолкал, словно додумывая что-то, а я, не решаясь потревожить его неуместным вопросом, тоже помалкивала, любуясь свежими красками весны. Но вдруг, после одной из затянувшихся пауз, услышала:
– Ты знаешь почему я прислал тебе ту притчу? – И лишь взглянув на меня, продолжил: – А потому, что… Короче, ехал я однажды вот так… долго ехал и от усталости, чтобы встряхнуться, включил радио. Включил и слышу только это: «Всё очень просто. Те, которых видишь, научились кормить друг друга, а те, которых ты уже видел, думают только о себе». – И усмехнулся: – Ну, меня и заинтересовала эта фраза, запомнил её, а когда приехал домой и отдохнул, в Интернете по ней нашел всю эту притчу. – Снова коротко взглянул: – Спросишь, наверное, а что в ней зацепило, да? – Я лишь улыбнулась: пусть сам ответит на свой вопрос. Но он не ответил, а заговорил совсем о другом: – Когда женился, надо было обеспечивать семью, вот и закрутилось колесо, заработала голова и надо было прежде всего думать о семье, детях, надо было зарабатывать больше, больше, а сердце… моё сердце, которое в детстве на всё отзывалось… – Помолчал и вдруг тихо почти пропел: – «И бесстрашно отряд поскакал на врага, завязалась кровавая битва, и боец молодой вдруг поник головой…» – Взглянул: – Помнишь?.. Так вот, потом душа моя под доводами разума словно умолкла… – Махнул рукой: – Да нет, замечал, замечал я в своей суете несчастных, страдающих, но спешил мимо… не приближаясь. Будто боясь чего-то. А однажды поехал в районный городок улаживать кой-какие дела и случайно познакомился с одним мужиком. Разговорились. И оказалось, что он тоже предприниматель, но и волонтёр, и сейчас ездит по району, хлопочет о том, чтобы сделали ремонт в детском доме, в котором туалеты на улице, а зимой дети замерзают из-за никудышного отопления. Да и не только об этом рассказал… И знаешь, я как-то не поверил ему… или не хотел верить?.. а он, видать, это почувствовал, потому что когда я всё еще ждал улаживания своих дел, предложил: «Может, съездишь со мной в соседний детдом? Тут недалеко…» Я и поехал. А по дороге Сашка… тёзкой оказался, рассказал о том, через что ему приходится проходить, чтобы добиться элементарной помощи этому детдому, ведь начальники далеко не все откликаются сразу, их надо вначале раскачивать, расшевеливать, а то… Один так прямо ему и ляпнул: «Ну что вы хлопочите? Дети относительно сыты, обуты-одеты, а большего им… Ведь рождены-то в основном от пьяниц».
Александр замолчал, вглядываясь в замелькавшие окраинные домики – уже въезжали в Карачев – и мне подумалось: жаль, что не досказал о той поездке… но ладно, сейчас ему не до этого, так что расспрошу, когда назад будем ехать. И, ободряюще улыбнулась:
– Наверное, волнуешься и не узнаёшь город? Ведь столько лет…
– Да, конечно. Пока всё, всё другое. Но, может, там, в наших кварталах что-то осталось прежним? Едем туда.
– Осталось, – загрустила я. – Но мало, ох как мало! И даже мой родной дом уже не мой.
– Как так? – взглянул живо.
– А вот так… Попал в чужие руки, так что очень грустно будет встретиться с ним.
Когда выходили из машины в наших кварталах», то мне всё думалось: ну что он ищет и что найдёт здесь, среди постаревших свидетелей прошлого? Ведь вместо той, покрытой травой-муровой полянки возле моего дома, на которой устраивали спектакли, теперь была наезженная дорога к новым застройкам, а меж когда-то родных окон висела табличка: «Продаётся», да и на месте его хаты возвышался красивый особнячок, огороженный темно-вишнёвым забором. Но Александр больше помалкивал и по его лицу, глазам было трудно понять: что же происходило в его душе? И тогда, чтобы приоткрылся, я «плеснула» своим настроением:
– Нет, и всё же встречаться с прошлым грустно.
Но он лишь пригласил в машину:
– А давай-ка доедем до парка. Помнишь, как висели на его ограде, когда бегали смотреть концерты заезжих артистов? Там, наверное, мало что изменилось… ну, может, только деревья подросли.
Когда ехали назад, Александр снова помалкивал. Да, ожидание даёт большее, нежели сбывшееся, убеждалась в этом не раз, а как – он?.. и что дала ему эта встреча? Спросить или подождать?.. Но он вдруг заговорил:
– Знаешь, после той притчи, которую прислал тебе, я как-то пристрастился к ним. – Коротко взглянув, усмехнулся. – Наверное, подумала: в детство впадает, да?
– Да нет… что ты! Притчи – для любого возраста, недаром Христос часто говорил притчами…
– Ну, тогда… – И он, вздохнув, заговорил медленно, словно читая: – Однажды некто гулял по морскому берегу и увидел старца, который поднимал с песка морские звезды, выброшенные штормом и бросал в море. Ну, и говорит ему: «Не напрасна ли Ваша работа? Ведь под ногами тысячи морских звёзд и что изменится, если спасёте немногих?» Тогда старец поднял еще одну: «Но я изменю многое хотя бы для этой звезды!» – и бросил её в море. – Саша замолчал, и я почувствовала, что сейчас скажет то, о чём и хотелось узнать. – Так к чему я это… Тогда, при поездке в детдом, когда увидел детишек… они как раз гуляли во дворе и окружили нас… я словно очнулся. Да-да, именно так! Ведь они смотрели на нас такими глазами! А потом, когда тёзка раздал им подарки и мы уходили, то всё бежали за нами и кричали: «Дяди, дяди, приезжайте еще!» – Александр хлопнул рукой по рулю. – И как после этого было не приехать еще раз, потом еще, еще… С тех пор и попал к ним в плен. Да и каждый раз вместе с Сашкой заново попадаем, когда приезжаем в другие детдома, привозим подарки, что-то ремонтируем, исправляем. – Опустил боковое стекло, вытянул руку, как бы пытаясь поймать струю ветра. – Знаешь, простое сочувствие, которое во мне было раньше – неважная милостыня, его надо материализовать, вот и я… Да нет, не так уж много зарабатываю, но сколько могу, отдаю и после каждой поездки в детские дома словно омываюсь… словно оживает моя та, детская душа, которая умела втискиваться… нет, вживаться в людей. – Положил руку на руль и почти прошептал: – «Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи…»