Он тоже прочел, заулыбался, посмотрел на меня и усиленно закивал
головой. На миг я решил, что это вполне красноречивый и полныйответ, но
полный ответ, но он вдруг помахал мне рукой, и я понял, что он просит дать
ему блокнот и карандаш. Я подал блокнот, не глядя наневестинуподружку,
от которой волнами шлонетерпение. Старичокоченьаккуратнопристроил
блокнотикарандашнаколенях, наминутузастылвсестотойже
неослабевающей улыбкой, поднявкарандашиявнособираясьсмыслями.
Карандашсталоченьнеувереннодвигаться. Вконцеконцовпоявилась
аккуратная точка. Затем блокнот и карандаш были возвращенымнелично, в
собственные руки, сопровождаемые исключительно сердечным и теплымкивком.
Еще не совсем просохшиебуквыизображалидваслова: "Будусчастлив".
Невестина подружка, прочтя это через мое плечо, издалазвук, похожийна
фырканье, ноясразупосмотрелвглазавеликомуписателю, пытаясь
изобразить на своем лице, насколько все мы, егоспутники, понимаемчто
такое истинная поэма и как мы бесконечно ему благодарны.
Поодиночке, друг за другом, мы высадились из машины-спокинутого
корабля, посреди Мэдисон-авеню, в море раскаленного, размякшегоасфальта.
Лейтенант на минуту задержался, чтобысообщитьводителюбунтекоманды.
Отлично помню, что оркестр всеещепродолжалмаршироватьигрохотне
стихал ни на миг.
Невестина подружка имиссисСилсбернвозглавлялишествиеккафе
Шрафта. Они маршировали рядом, почти как передовые разведчики по восточной
стороне Мэдисон-авеню, в южном направлении. Окончив свой докладводителю,
лейтенант догнал их. Вернее, почтидогнал. Оннемножкоотстал, чтобы
незаметно вынуть бумажник и проверить, сколько у него с собой денег.
Мы с дядюшкой невестиного отца замыкали шествие. То ли онинтуитивно
чувствовал, что я ему друг толипростопотомучтоябылвладельцем
блокнота и карандаша, но он как-то подтянулся, а не подошел ко мне, имы
зашагаливместе. Донышкоегопревосходногошелковогоцилиндраедва
достигало мне до плеча. Я пошел сравнительно медленно, приноравливаяськ
его коротким шажкам. Через квартал-другой мы значительно отстали отвсех.
Но, кажется, нас это не особенно беспокоило. Помню, как мы иногда смотрели
друг на друга с идиотским выражением радости и благодарности за компанию.
Когда мы с моим спутником дошли наконецдовращающейсядверикафе
Шрафта на Семьдесят девятой улице, лейтенант, его жена имиссисСилсберн
уже стояли там. Они ждали нас, какмнепоказалось, тесносплоченными
довольновоинственнонастроеннымотрядом. Когданашанепоросту
подобранная пара подошла они оборвали разговор. Не такдавно, вмашине,
когда гремел военный оркестр, какое-тообщеенеудобство, ябысказал,
общая беда, создало в нашей маленькой компании видимость дружескойсвязи,
как бывает вгруппетуристовКука, попавшихподстрашныйливеньна
развалинах Помпеи.