Как нехорошо, подумал Датчер, вновь уронив голову на её
колени… и это знаток Спинозы, почитатель Джон Мильтона.
— Говорит Берлин, — донеслось из радиоприемника. — Город
погружен во тьму. Фюрер пока не ответил на ультиматум англичан. На
берлинских вокзалах замечены войска, и эшелоны один за другим
направляются в сторону польской границы.
Радио заиграло песенку «Давай-ка пофлиртуем», а Максина
принялась с увлечением рассказывать Долли об их очередной подруге,
которая выскочила замуж за семидесятипятилетнего старца,
владеющего недвижимостью в виде четырнадцати городских кварталов в
центре Кливленда.
— Город погружен во тьму, — пробормотал Датчер, устраиваясь
поудобнее.
Не так уж и плохо, думал он, мчаться сквозь ночь в другую
страну, в иной город с новой девушкой — пусть страна эта будет
Мексика, город Тиахуаной, а девушка — существом более, чем
заурядным. Красивая, полнеющая, чуть грубоватая — одним словом,
совсем не та, которую ты избрал бы в спутницы для визита к
профессору этики в Амерсте. В любом случае, это гораздо лучше, чем
сидеть в одиночестве за стойкой бара. Потерплю ещё десять минут,
думал он, затем попрошу остановить машину и выйду, чтобы купить
свежую газету. Посмотрим, что они на это скажут.
Он чуть повернул голову и зарылся лицом в рыжий мех. Мех
источал густой аромат духов, что было гораздо приятнее, чем запах
кожи и бензина, господствующий в хвосте машины.
— «Князь Матчабелли»… — сказал Датчер. — Эта лиса свалилась в
колодец, наполненный до краев «Князем Матчабелли» и там утонула.
Прекрасная смерть. Макамер, я рассказывал тебе когда-нибудь о
Синтии Мессмор, с которой я учился в классе выпуска 99 года
прошлого века и её отношениях с мисс Финч? Она потом вышла замуж
за Шамуса Гунана, Члена Окружной Ассамблеи…
— Вы что, издеваетесь надо мной? — спросила довольно грубо
Максина.
Датчер понимал, что надо остановится, но ничего не мог с
собой поделать.
Он принял сидячее положение и продолжил печально:
— Мне не следовало покидать школу в 1899 году, а секс есть не
что иное, как опиум для народа. Включи-ка радио, Макамер.
Долли укоризненно покачала головой, а Датчер сделал вид, что
qlnrphr в окно. Какая низость, подумал он. Я веду себя низко, и
мне это нравится. Этой ночью я желаю быть всем… низким, злобным,
изящным, величественным, покорным: одним словом — всяким. Я хочу,
чтобы жили все мои эмоции. А её я не люблю, и ничего у меня с ней
не получится. Но если я смогу сделать так, чтобы она на меня
разозлилась, то…
— Говорит Париж, — произнес диктор. — Все огни в городе
потушены. Кабинет министров заседает непрерывно с шести вечера.
Макамер выключил приемник.
Датчер чувствовал, что Максина не сводит с него глаз. Он
повернул голову, одарил её ласковым взглядом. Девица она красивая,
подумал он. Фигура у неё вполне приличная. И, кроме того, мне
придется пробыть рядом с ней ещё целые сутки…
— И в таком виде вы собираетесь завтра идти на скачки? Без
галстука?
Датчер подергал воротничок рубашки. Рубашка была в стиле
«поло» и на верхнюю пуговицу не застегивалась.
— Думаю, что в таком, — ответил он.