Я желаю жить в таком мире, где все сидят на
свежем воздухе за столами из стекла и хрома, едят из цветных
тарелок и слушают музыку Моцарта, которая раздается из добавочного
спикера, установленного на террасе. Однако Гитлера подобное
устройство мира вовсе не интересует. Ему нужен совсем иной мир. А
его мира я не выношу. Как в немецком, так и в домашнем варианте.
— Но Гитлера тебе не убить, — сказала Дора. — Ты будешь
убивать молодых парней, вроде тебя.
— Верно.
— И тебя такая перспектива устраивает?
— Мне и Гитлера как такового убивать не интересно, — произнес
Пол, — я хочу лишь убить идею, в которой он воплотился для слишком
lmnchu людей. В грядущие годы я, возможно, буду горько оплакивать
тех ребят, которых мне пришлось убить. А они станут оплакивать
меня, если я паду от их рук.
— Скорее всего, эти парни очень похожи на тебя.
Теперь они шли очень быстро.
— Это точно, — согласился Пол. — Не сомневаюсь, что им не
терпелось бы сейчас отправиться вместе с тобой в постель. Держу
пари, что в эту весеннюю субботу им очень понравилось бы бродить
рука об руку с тобой меж фонтанов и бронзовых статуй на «Рокфеллер
Плаза» или разглядывать спортивную одежду в витринах. Готов
поставить все что угодно и на то, что многие из них обожают
Моцарта. Однако, несмотря все это, я стану их убивать. И буду
делать это с удовольствием.
— С радостью?
— Да. С радостью, — подтвердил Пол, вытирая глаза тыльной
стороной руки. На него вдруг почему-то навалилась страшная
усталость. — Сейчас — с радостью. А возрыдаю я в годы грядущие.
Сегодня в их руках винтовки, и винтовки эти направлены на меня, и
на тот мир, в котором я хочу обитать. Они своими телами защищают
идею, которую я хочу убить для того, чтобы выжить. — Пол вытянул
руку и поймал её пальцы. — Знаешь, по-моему, такой вечер, как
сегодня вовсе не стоит тратить на то, чтобы обсуждать подобные
проблемы, — сказал он.
— Но это же сплошное жульничество! — воскликнула Дора. — Тебя
просто используют, и ты об этом прекрасно знаешь.
— Верно, — охотно согласился Пол. — Весь этот бизнес — одно
сплошное жульничество. Но, несмотря на это, я буду драться. Меня
обманут, но все же я что-то сделаю, для того чтобы слушать музыку
Моцарта на террасе во время ужина. Это даже не героизм, чёрт
побери! Меня втянут в это дело в любом случае, что бы я ни
говорил.
— Очень плохо, — сказала Дора, отстраняясь от него. — Это
очень плохо.
— Куда как скверно, — снова согласился Пол. — Может быть,
придет день, когда все будет лучше. Может быть, наступит время,
когда миром станут управлять люди, которые любят Моцарта. Но все
это — не сегодня.
Они снова остановились. На этот раз перед небольшой картинной
галереей. В витрине была выставлена репродукция картины Ренуара,
на которой изображалась большая компания. Среди персонажей были
целующая мохнатого пекинеза женщина, рядом с ней человек в майке и
с соломенной шляпой на голове — рыжебородый и надежный, как сама
земля. Какой-то фат в котелке набекрень, что-то нашептывал
прижавшей ладошки к ушам женщине. Первый план картины являл собой
великолепный натюрморт, на котором изображались бутылки вина,
бокалы, виноград и какие-то яства1.