Отпустив единственного слугу из
отставныхсолдат-малороссиян,онвзглянулнасвойписьменныйстол,
заваленныйкучеювновьпринесенныхдляпрочтения, соображения и подписи
пакетовстекущимиделами,опятьповертелврукахлистокгазетыс
заигрывающимписьмомкакого-топровинциального корреспондента о столичных
бюрократахвообщеионем самом в особенности и стал быстро ходить вдоль
вереницы просторных комнат своей директорской квартиры.
"Аони-товеселятсятам,важничают, нос дерут!" - думал он о только
чтооставленномвечере, куда, гремя и сверкая фонарями, еще продолжали при
егоуходеподъезжатькареты.Вегоумемелькали беломраморные плечи и
величественныеулыбкидам,блонды,шелки,бархат,золотои бриллианты
модныхтуалетов. В его ушах звенели сабли и шпоры гвардейцев. В раздушенных
залахгремеламузыка.Носились,распространяяароматдуховизвуки
французскогодиалекта, веселые пары. У зеленых столов играли в карты важные
изадумчивыелица.Чистенькиемордочкибудущихсчастливыхбюрократов,
толькочтоиспеченныечиновникиизправоведови лицеистов, причесанные
первейшимипарикмахерамииобученныетанцамифранцузскомуразговору
первейшимипитерскимиучителями,в кадрили и даже в польке, протискиваясь
изтолпы,на ходу сообщали своим дамам новости о крепостном, тогда модном,
вопросе,онародномобучениииоботкупах."Иэтовсеблестящее,
самодовольноесобраниетеперьоказываетсягилью!"-решилРубашкин,
остановившисьпередстоломкабинетаиопять повертев в руках невзрачную
газеткуспровинциальноюкорреспонденцией.Онвышел,чувствуя странный
запах,впереднюю,глянулзаперегородку,гдежилупечуркиего
слуга-солдат,изасталегозакакою-тонепомернодушистоюижирною
трапезою.
- Что это ты ешь?
Седовласыйгвардеецвскочил,прикрываяладонью дымившуюся лохань, и
оторопел от изумления, что начальство его так неожиданно поймало.
- Что это ты ешь, Проценко?
-Виноват, ваше превосходительство! Кишки все оборвала здешняя пресная
пища.Наквасил сам за печуркою бураков, да и сварил нашего борщу с перцем и
с уткою.
- А вареников не делал?
-Ивареников,вашепревосходительство,настряпал!-прибавил
Проценко,доставаяиз-подстоладругуюобъемистуюлохань,прикрытую
тряпкой, из-под которой вырывалось еще более обаятельное благоухание.
- Ничего, брат Проценко! Ты, я вижу, умнее меня! Ешь на здоровье!
Рубашкинзаперсявкабинетеипросиделв кресле до утра.