Капитан резко повернулся к Михайловой. Он хотел сказать что-то очень обидное, но
превозмог себя и с усилием произнес:
— Ладна, валяйте, действуйте. — И очевидно, чтобы как-нибудь отомстить за обиду,
сказал: — Сама додуматься не могла, так теперь вот...
Михайлова насмешливо сказала:
— Я вам очень благодарна, капитан, за идею.
Капитан отогнул рукав, взглянул на часы.
— Чего же вы сидите? Время не ждет.
Михайлова взялась за лямки, сделала несколько шагов, потом обернулась:
— До свидания, капитан!
— Идите, идите, — буркнул тот и пошел к реке...
Туманная мгла застилала землю, в воздухе пахло сыростью, и всюду слышались
шорохи воды, не застывшей и ночью. Умирать в такую погоду особенно неприятно.
Впрочем, нет на свете погоды, при которой это было бы приятно.
Если бы Михайлова прочла три месяца назад рассказ, в котором герои переживали
подобные приключения, в ее красивых глазах наверняка появилось бы мечтательное
выражение. Свернувшись калачиком под байковым одеялом, она представляла бы себя
на месте героини; только в конце, в отместку за все, она непременно спасла бы
этого надменного героя. А потом он влюбился бы в нее, а она не обращала бы на
него внимания.
В тот вечер, когда она сказала отцу о своем решении, она не знала о том, что эта
работа требует нечеловеческого напряжения сил, что нужно уметь спать в грязи,
голодать, мерзнуть, уметь тосковать в одиночестве. И если бы ей кто-нибудь
обстоятельно и подробно рассказал о том, как это трудно, она спросила бы просто:
— Но ведь другие могут?
— А если вас убьют?
— Не всех же убивают.
— А если вас будут мучить?
Она задумалась бы и тихо сказала:
— Я не знаю, как я себя буду держать. Но ведь я все равно ничего не скажу. Вы
это знаете.
И когда отец узнал, он опустил голову и проговорил хриплым, незнакомым ей
голосом:
— Нам теперь с матерью будет очень тяжело, очень.
— Папа, — звонко сказала она, — папа, ну ты пойми, я же не могу оставаться!
Отец поднял лицо, и она испугалась. Таким оно было измученным и старым.
— Я понимаю, — сказал отец. — Ну, что ж, было бы хуже, если бы у меня была не
такая дочь.
— Папа, — крикнула тогда она, — папа, ты такой хороший, что я сейчас заплачу!
Матери они утром сказали, что она поступает на курсы военных телефонисток.
Мать побледнела, но сдержалась и только попросила:
— Будь осторожнее, деточка.
На курсах Михайлова училась старательно и во время проверки знаний волновалась,
как в школе на зачетах, и была очень счастлива, когда в приказе отметили не
только число знаков передачи, но и ее грамотность.
Оставшись одна в лесу в эти дикие, холодные и черные дни, она первое время
плакала и съела весь шоколад. Но передачи вела регулярно, и хотя ей ужасно
хотелось иногда, прибавить что-нибудь от себя, чтобы не было так сиротливо, она
не делала этого, экономя электроэнергию.
И вот сейчас, пробираясь к аэродрому, она удивилась, как все это просто. Вот она
ползет по мокрому снегу, мокрая с отмороженной ногой. А когда раньше у нее бывал
грипп, отец сидел у постели и читал вслух, чтобы она не утомляла своих глаз. А
мать с озабоченным лицом согревала в ладонях термометр, так как дочь не любила
класть его под мышку холодным. И когда звонили по телефону, мать шепотом
расстроенно говорила: "Она больна". А отец заталкивал в телефон бумажку, чтобы
звонок не тревожил дочь. А вот, если враги успеют быстро засечь рацию, Михайлову
убьют.
Убьют ее, такую хорошую, красивую, добрую и, может быть, талантливую.