Сейчас училась бы в младшей школе, если бы была жива.
– Она умерла? – спросил я.
– Да, – ответил он, – умерла на пятом месяце жизни. Несчастный случай, такое часто слу-чается. Младенец повернулся во сне, одеяло упало на лицо, в результате он задохнулся и умер. Никто не виноват. Просто несчастный случай. Наверное, если бы повезло, этого можно было избежать. Но нам не повезло. Винить никого нельзя. Нашлись те, кто обвинил ее в том, что она оставила ребенка одного и ушла за покупками, – она и сама себя в этом винила. Но это судьба. Уверен, окажись вы или я в такой же ситуации, сиди кто-то из нас с ребенком, вероятность не-счастного случая была бы одинаковой. Вы так не считаете?
– Пожалуй, – согласился я.
– Я уже говорил, что считаю себя реалистом. К тому же я с детства усвоил, что люди смертны. В нашем роду почему-то было много несчастных случаев. Так что смерть ребенка раньше родителя не казалась мне чем-то сверхъестественным. Для родителей нет ничего мучи-тельнее потери ребенка. Тому, кто этого не пережил, не понять. И все равно я считаю, что глав-ное – это люди, которые остались жить. И всегда так считал. Поэтому проблема не в моем со-стоянии, проблема в ее состоянии. Все дело в том, что ее чувства ни разу не подвергались испытанию. Вы же ее знаете.
– Да, – коротко ответил я.
– Смерть – особое событие. Порой мне даже кажется, что человеческую жизнь во многом определяет энергия чужой смерти, или, так сказать, ощущение потери. Она же оказалась в этом смысле беззащитна.
Что говорить, – он сцепил пальцы на стойке бара, – она привыкла думать только о себе. В итоге она не могла даже представить себе, какой болью может обернуться отсутствие другого человека. – Он с улыбкой взглянул на меня: – Избалованная девчонка.
Я молча кивнул.
– Но я… мне трудно подобрать слова… в общем, я любил ее. Даже когда она ранила себя, меня и все вокруг, мне не хотелось ее отпускать. Такая уж это штука брак. После трагедии про-шел целый год, а конфликты все продолжались. Жуткий год. Измотанные до предела нервы и никакого просвета. Но в конце концов мы пережили этот год. Сожгли все, что было связано с ребенком, переехали в новую квартиру.
Он допил второй бокал виски со льдом и потянулся.
– Думаю, встреть вы сейчас мою жену, вы бы ее не узнали. – Он зло уставился в стену на-против.
Я молча пил пиво, грыз арахис.
– Хотя лично мне она такой, как сейчас, нравится больше, – сказал он.
– Не собираетесь больше заводить детей? – немного помолчав, спросил я.
Он покачал головой.
– Пожалуй, не стоит, – ответил он, – я-то ладно, но жена не в том состоянии. А мне все равно, пусть так.
Бармен предложил ему еще виски, но он решительно отказался.
– Позвоните ей как-нибудь. Думаю, ей нужна встряска. Жизнь впереди длинная, вы не на-ходите?
Он дал мне визитку, написав на обратной стороне домашний телефон. Взглянув на номер, я с удивлением увидел, что живу с ними в одном районе, но не стал говорить ему об этом.
Он оплатил счет, возле входа в метро мы расстались. Он вернулся в офис доделать дела, а я сел в электричку и вернулся домой.
Я пока не звонил ей. Во мне до сих пор живут ее дыхание, тепло кожи и мягкость груди, и, как и той ночью четырнадцать лет назад, мысль об этом приводит меня в смятение.
Рвота 1979
Он принадлежал к числу немногих людей, обладающих редкой способностью на протяже-нии многих лет, не пропуская ни дня, вести дневник, и поэтому мог с точностью сказать, когда у него началась и когда закончилась рвота. Рвота началась 4 июня 1979 года (погода ясная), а закончилась 15 июля того же года (облачно). Он делал первые шаги в качестве иллюстратора, и мы познакомились, работая над проектом для одного издания.