Все застонали. Я понял: эта школа ничем не отличается от моей старой школы. В Лондоне мы каждый декабрь мастерили рождественские вертепы и разыгрывали историю про хлев для мам и пап, которым, должно быть, до смерти прискучило из года в год смотреть одно и то же представление. Я играл овцу, заднюю половину осла и еще Вифлеемскую звезду, а какого-нибудь человека – ни разу.
– Очень важно уяснить Истинное Значение Рождества, – сказала миссис Фармер, а я тихонько пропел:
– Мы – божьи странники, продаем подштанники. Просто сказка! Всего одна завязка! Для вас, избранники.
Сунья даже не улыбнулась.
– Сейчас мы напишем историю Рождества Христова с точки зрения Иисуса, – объявила миссис Фармер.
А что такого мог видеть Иисус? Да ничего, кроме внутренностей Марии, охапок соломы и нескольких волосатых ноздрей, когда в ясли заглянули пастухи. Но тут миссис Фармер сказала:
– Это Самая Главная ваша работа за весь год! Вы должны очень постараться, чтобы я поставила вам хорошие отметки и на родительском собрании показала ваши работы родителям.
Я успел накатать четыре страницы, прежде чем миссис Фармер велела положить ручки. Маме должно понравиться. Особенно про то, как внутренности Марии осветил алым сиянием архангел Гавриил, которого я сделал дамой. На тот случай, если на родительском собрании папа прочтет сочинение. Раз он считает геями мальчиков с зелеными волосами, то я уж даже не знаю, что он может сказать про мужчину с крыльями.
Я вырвал листок из альбома и нацарапал Сунье записку: Приходи на перемене к сараю.И пририсовал смайлик с рожками. Она прочла записку и даже бровью не повела. Когда нам разрешили выйти из класса, я пулей помчался в приемную, но вовсе не для того, чтобы под дулом пистолета потребовать у миссис Уильямсон: Шоколад или смерть!Ничего подобного. Я купил на бабулины деньги шоколадный батончик с вафлями, выскочил на улицу и скрылся за потайной дверью. Пятьдесят один раз я стукнул по теннисному мячику, и только тогда до меня дошло: Сунья не придет. Я даже разозлился. Ну и вредная девчонка! Развернул батончик и уже хотел откусить сразу половину, но удержался. Слюны набежало – полный рот, но я снова завернул батончик и сунул в носок, потому что в штанах у меня карманов не было. На математике я написал Сунье еще одну записку – попросил прийти к сараю на большой перемене. На этот раз, чтобы она наверняка пришла, приписал: Пожалуйста . А еще: P. S. У меня для тебя сюрприз .
Сэндвичи я ел, сидя на футбольном мяче, который то и дело норовил из-под меня выкрутиться. Трудно было держать равновесие, я даже уронил на пол кусок хлеба. При каждом скрипе (и даже без него) сердце подпрыгивало, правая нога дергалась, а во рту пересыхало так, что кусок застревал в горле. Взгляд приклеился к светлой щелке у двери. Меня не оставляла надежда, что щелка превратится в прямоугольник и возникнет Сунья, темным силуэтом на фоне солнца. Но ручка не поворачивалась, дверь оставалась закрытой.
Я схватил теннисную ракетку и запулил мяч в стену. Потом еще раз. И еще, и еще, и еще. С каждым разом все быстрее, все сильнее. По спине бежал пот, я пыхтел как паровоз. И вдруг кто-то хлопнул меня по плечу, я промазал по мячу, и тот со всего маху шандарахнул меня по физиономии.
– Больно? – спросила Сунья.
Наверное, больно, но я не чувствовал ничего кроме радости. Я кивнул, снял с пальца кольцо с белым камушком и протянул ей. Сунья смотрела, смотрела, смотрела на него и молчала. Сто лет молчала. Тогда я говорю:
– Ну надевай же.
А она спрашивает:
– И это все?
– Что все ?
Сунья покачала головой и пошла прочь. Уже у самой двери была, когда я крикнул:
– Не уходи!
А она:
– Почему это?
Я говорю:
– Сюрприз! – спустил носок и протянул ей батончик.