Волосы на голове человечка растрепались, и она бережно пригладила их, держа его на руках и вглядываясь в перекошенное лицо. Его рот слегка сполз набок, так что тень улыбки чуть смягчала жуткое выражение лица. Она принялась легонько укачивать его, и постепенно на ее лице возникло робкое отражение его улыбки.
— Надо же, — прошептала она. — Да я погляжу, — ты красавчик.
Его головка уютно покоилась в изгибе ее плеча.
— А где ж твои мама и папа?
Ответ возник в ее сознании, точно вспышка молнии, и она даже ахнула от восторга.
— Ну что ж, пойдем, порадуем его.
Хейз проснулся в тот момент, когда за Енохом Эмери захлопнулась дверь. Обнаружив, что Шабаш в комнате нет, он вскочил и принялся спешно одеваться. Он был захвачен идеей, возникшей столь же внезапно, как и решение купить автомобиль: надо немедленно уехать в другой город и проповедовать Церковь Без Христа. Там он начнет все сначала: снимет комнату и заведет женщину. Главное, что есть машина, которая спокойно и без чужого вмешательства может довезти тебя куда угодно. Он посмотрел в окно на «эссекс». Автомобиль стоял под проливным дождем, большой, надежный. Хейз даже не заметил ливня — он видел только машину; если бы его спросили, он даже не смог бы сказать, что идет дождь. Почувствовав прилив сил, он отошел от окна и полностью оделся. Утром, когда он в первый раз проснулся, он решил, что заболел туберкулезом; чахотка словно росла всю ночь и хлюпала откуда-то снизу, кашель доносился до него точно издалека. Потом его засосало в бессильный сон, но проснулся он с этим планом и чувствовал, что в силах немедленно его воплотить.
Он вытащил из-под стола армейский рюкзак и принялся запихивать вещи. Их было немного, и часть уже лежала в рюкзаке. Его руки умудрялись складывать все, не дотрагиваясь до Библии, которая уже несколько лет камнем лежала на дне рюкзака, но, нашаривая место для запасной пары ботинок, он наткнулся на какой-то маленький продолговатый предмет. Это была коробочка с материнскими очками. Он совсем забыл, что у него есть очки. Он надел их, и тут же стена, перед которой он стоял, подступила совсем близко и пошла волнами. На двери висело зеркальце в белой раме,
он подошел к нему и взглянул на свое отражение. Расплывчатое лицо было темным и возбужденным, все черты углубились и исказились. Крохотные очки в серебряной оправе смазывали остроту взгляда, точно были призваны скрыть некий бесчестный план, запечатленный в глазах. Хейз нервно защелкал пальцами, — он вдруг забыл, что собирался сделать. В отраженных в зеркале чертах ему вдруг почудилось материнское лицо. Он отшатнулся и поднял было руку, чтобы снять очки, но тут дверь открылась, и перед ним появились еще два лица, одно из которых произнесло:
— Теперь зови меня мамочкой.
Второе лицо, маленькое и темное, прямо под первым, только жмурилось, словно человечек старался не смотреть на старого друга, который собирается его убить.
Хейз стоял неподвижно, по-прежнему держа одной рукой дужку очков, вторая же застыла в воздухе на уровне груди, а голова склонилась так, точно он научился смотреть всем лицом сразу. Он стоял в пяти шагах от пришельцев, но казалось, будто они подошли к нему вплотную.
— Спроси-ка своего папочку, куда это он собрался такой больной, — сказала Шабаш. — Спроси, не хочет ли он и нас взять с собой?
Зависшая в воздухе рука дернулась и попыталась схватить перекошенное личико, но промахнулась; дернулась и опять поймала воздух; наконец, рванулась вперед, вцепилась в скрюченное тельце и шмякнула его об стену; голова раскололась, выпустив легкое облачко пыли.
— Ты разбил его, — завопила Шабаш, — а он был мой! Хейз поднял человечка с пола, открыл дверь, которую хозяйка называла пожарным выходом, и швырнул его туда. Дождь хлестнул в лицо, он отпрыгнул назад и недоуменно застыл, словно готовясь к удару.
— Не надо было его выбрасывать,— взвизгнула Шабаш.