— Три доллара в неделю, плата вперед,— сказала женщина.
В комнате были окно и еще одна дверь — прямо напротив той, в которую они вошли. Хейз приоткрыл ее, решив, что это чулан. За дверью был обрыв глубиной футов тридцать, и внизу тесный дворик, заваленный мусором. На дверной раме, на уровне коленей, была прибита рейка, предохраняющая от падения.
— Скажите, не живет ли у вас некий Хокс? — торопливо спросил Хейз.
— Вниз и прямо, — ответила женщина. — Он живет с дочерью. — Она тоже посмотрела на обрыв. — Тут раньше была пожарная лестница, не знаю, куда делась.
Хейз заплатил три доллара. Как только хозяйка ушла, он спустился вниз и постучался к Хоксам.
Дочка слепого приоткрыла дверь и застыла в проеме, глядя на него. Казалось, она старается уравновесить свое лицо, чтобы выражение с двух сторон было одинаковым.
— Это тот парень, папа, — сказала она негромко, — тот, что меня преследовал.
Она прижала голову к двери, чтобы Хейз не смог увидеть, что происходит за ее спиной. Слепой тоже подошел к двери, но шире ее не открыл. Он выглядел совсем не так, как два дня назад: угрюмый и неприветливый, он ничего не сказал, только стоял молча.
Хейз выпалил приготовленную заранее фразу:
— Я тут живу и решил, что раз ваша девочка так на меня глядела, надо бы мне тоже ответить ей взаимностью. — Он не смотрел на девочку, а вглядывался в черные очки и нелепые шрамы, начинавшиеся под ними и тянувшиеся по щекам слепого.
— Я смотрела на тебя так, — сказала девочка, — потому что осуждала твой поступок. Это ты таращился на меня. Ты бы видел, папа, как он на меня пялился!
— Я открыл свою собственную церковь,— сообщил Хейз.— Церковь Без Христа. Проповедую на улицах.
— Ты не мог бы оставить меня в покое? — спросил Хокс. У него был тихий, не похожий на прежний голос. — Я ведь не приглашал тебя и не просил ко мне приставать.
Хейз не рассчитывал на такой прием. Он подождал, размышляя, что бы еще сказать.
— Что же ты за проповедник, — услышал он собственное бормотание, — раз не хочешь спасти мою душу?
Слепой захлопнул дверь перед его носом. Хейз постоял, глядя на белую доску, вытер рот рукавом и ушел.
За дверью Хокс снял черные очки и стал через дырку в шторе смотреть, как Хейз садится в машину и уезжает. Глаз, которым он смотрел, был немного круглее и меньше другого, но обоими он видел одинаково хорошо. Девочка прильнула к другой дырке, пониже.
— Почему ты его не любишь, папа? — спросила она. — Потому что он за мной ухаживает?
— Если бы он за тобой ухаживал, я бы в нем души не чаял, — ответил Хокс.
— Мне нравятся его глаза, — заметила она. — Он смотрит, словно ничего не видит, но все равно смотрит.
Комната была не больше, чем у Хейза, но здесь уместились две койки, бензиновая плитка, раковина и сундук, заменявший стол. Хокс сел на койку и закурил.
— Вот хряк Господень, — буркнул он.
— Вспомни, каким ты сам был раньше, — сказала девочка. — Вспомни, что ты пытался сделать. Ты смог с этим покончить, и он сможет.
— Не хочу, чтоб он тут крутился, — сказал Хокс. — Он мне на нервы действует.
— Послушай. — Девочка села рядом на койку. — Давай сделаем так. Ты поможешь мне его подцепить, а потом иди на все четыре стороны, а я буду жить с ним.
— Да он и не подозревает о твоем существовании,— ответил Хокс.
— Даже если и не подозревает, — сказала девочка, — меня это не волнует. Тогда мне еще легче будет его заполучить. Я его хочу; помоги — и можешь катиться на все четыре стороны.
Хокс растянулся на койке и докурил сигарету. Его лицо было сосредоточенным и злым.