Что это за вкус? Родство. Жизнь. Близость.
Кровь. Моя кровь. Губы разбиты, оттого и кровь.
Поднимаю лицо к свету. Облизываю губы сухим языком. Боль. Но за ней чувствую ещё что-то.
Слова! Мне очень нужны слова! Что я чувствую?
Ветер в лицо. Прохлада. Облегчение. Боль стихает. И приходят слова.
Надежда. Вера. Сила. Движение. Жажда.
Жажда движения?
Иду навстречу солнцу, ветру, надежде.
А внутри бьётся и бьётся звук, вкус, чувство. Жизнь.
Сердце.
Я постепенно узнаю себя и то, что вокруг меня. Через слова. Через чувства. Через движение. Через боль.
Я не знаю, кто я. Но я есть, и пока этого достаточно. Остальное придёт, я знаю это. Чувствую.
Для начала – просто быть.
Одиночество
Серое многослойное небо, опустившееся на город, давит своей массой так, что трудно дышать. Промозглая сырость обволакивает со всех сторон пародией на теплый уютный плед, кутает, пробирает до самых внутренностей. Холодно. Мерзко. Противно.
И очень одиноко.
Иду, продираясь сквозь серость и сырость, с ощущением того, что нет никого больше в этом мире, только я и смутные тени, бродящие где-то рядом, в клубящемся ничто, так близко, что можно дотянуться рукой. Но рука хватает пустоту, усугубляя гнетущее чувство одиночества.
Прячу сомнения под капюшон куртки, поднимаю драпировки снуда до самых глаз. Согреться. Спрятаться. Не дать серости проникнуть внутрь. Дойти. Попросить о помощи. В кармане – «вечная» записная книжка с номерами телефонов и прозвищами вместо имён. Они все у меня записаны под прозвищами. Я называю их по именам только лично, наедине. Так повелось.
Мне очень нужна помощь. Я запуталась, потерялась в серой бушующей пустоте. Мне не выстоять одной. Мне очень нужна тёплая рука, острое слово, уверенный взгляд, твёрдое плечо и пара рюмок водки. И мощный пинок в нужную сторону. Я не могу понять, где она, эта сторона. Я заблудилась.
Телефонная будка. Горсть жетонов. Отгородиться от наступающей серой мглы собственной спиной. Уткнуться носом в записную книжку. Близоруко щурясь, найти нужный номер, набрать холодными пальцами комбинацию цифр на видавшем виды телефонном аппарате. Жетон звякает о металлические внутренности. И почти сразу – ответ в трубке. Но не тот, которого я ждала.
«Я не смогу помочь тебе, прости. Я женюсь. Она не хочет, чтобы я с тобой общался». Умник.
«Ты же знаешь, ты сильнее меня. От меня тебе не будет пользы». Третий.
«Он переехал. Навсегда. Не звоните сюда больше». По номеру Варяга.
«Прости, малыш. Я сам во тьме. Нам не встретиться». Горец.
«Я уезжаю. Через час в аэропорту. Давай на будущей неделе, когда вернусь. Позвони, ладно?» Медведь.
Помощи нет. Нет. Нет. Нет…
Записная книжка подходит к концу. И отовсюду – нет… Все они, бывшие такими близкими, разные, непохожие друг на друга, но сильные и верные, становятся вдруг в какой-то миг чужими, далёкими, неприступными и холодными.
И одиночество подкрадывается ближе, протягивает холодную, словно у мертвеца, руку, гладит по щеке, замораживая одинокую слезу, неторопливо сползающую к тоскливо опущенному уголку рта. Одна. Одна в этом сером влажном тумане. Одна в этой серой туманной жизни. Одна.
Подожди… А как же Стрелок? Судорожно листаю книжку раз, второй, по алфавиту, с начала, с конца… Его там нет. Нет даже намёка на его существование. Но я же помню! Помню его! Как?
Прижимаюсь лбом к холодной, исписанной неприличными словами стенке кабинки. Вспоминаю. Стрелка никогда не было в моей жизни. Он только приснился мне. Мечта. Сон. Где-то там, в других измерениях, не в этой жизни.
Одна.
Одна в наступающей отовсюду серой страшной субстанции, притворяющейся туманом.
И так жутко, грустно, больно, что больше не сдерживаю рвущегося из груди стона.
…
Просыпаюсь. Ночь. Тихо. Крепкая рука рядом. Тёплое плечо. Ровное дыхание. Ты не приснился мне, Стрелок. Ты есть. А значит, я никогда больше не буду одна.
Дело о мозгоправе
Я вообще случайно наткнулся на эту историю. Старый приятель позвонил, попросил о встрече. Ну знаешь, из тех, с кем на соседних горшках сидели в детском саду, потом в футбол за одну дворовую команду играли, за девчонок дрались. Когда повзрослели, дорожки разошлись немного. Он в бизнес подался, хорошо у него получилось, а я вот, сам видишь… Судмедэкспертиза – наше всё.
В общем, попросил он прощупать одну странную смерть. Ну, как странную – смерть как смерть, самоубийство, если точнее. Женщина в речку с моста сиганула. А на дворе март – не самое лучшее время купаться. Любой скажет – самоубийство. Дамочку муж бросил, переживала тяжело, даже к психологу стала ходить – ну, знаешь, как оно у них бывает. А вот не помог, получается, психолог…
Ну, кажется, ясно всё. Депрессия накрыла, один выход – самоубиться. И мне поначалу так казалось. Только не мог я отказать приятелю, сестра это его, понимаешь? Не хотел он верить в то, что всё так просто… И, как оказалось, прав был.
*
– Добрый день. Проходите, присаживайтесь.
Анатолий Маркович радушным жестом указал на удобное кресло напротив, на котором до этой женщины сидели десятки его прежних пациентов. От их тел – тяжёлых и невесомых, высоких и миниатюрных, молодых и пожилых – на окрашенной в тёмный, почти чёрный оттенок коже образовались уютные складочки и потёртости, вызывающие почти у всех посетителей ощущение спокойствия и доверия.
Это было кстати, облегчало ему работу – почти всегда. И сейчас, кажется, тоже – визитёрша, неуверенно отводя глаза, скользнула в кресло, уселась с прямой спиной, но от его взгляда не скрылось то, как она неосознанно стала искать более удобное положение. И пяти минут не пройдёт – расслабит спину, обопрётся на мягкую спинку кресла и будет рассказывать. Впрочем, он мог бы ручаться, что знает, о чём именно.
– Здравствуйте… – Голос женщины был неуверенным, тихим. – Мне Вас посоветовали… Моя подруга ходила к Вам, и ей стало лучше… Она Вас очень хвалила… Ну, и я… вот…
– Не волнуйтесь. – Анатолий Маркович добавил в собственный голос мягкости и доверительности. – Нет ничего страшного в посещении психолога. На Западе сейчас все так делают. И я рад, что к нам тоже это веяние добралось, и всё больше людей идут со своими проблемами туда, где им смогут помочь. К специалистам.
– Вы поможете мне? – Глаза у женщины оказались светло-карими, с крапинками зелени.
– Конечно, помогу, – кивнул мужчина. – Я для того здесь и нахожусь, чтобы Вам помочь. Расскажите, что у Вас произошло… – Он заглянул в только что заведённую папку, где пока была только одна сиротливая распечатка. – Ирина. Что тревожит Вас?
*
Я воспользовался служебным положением, конечно. И отчёт о вскрытии посмотрел, причём несколько раз, – ничего необычного там не было. Как и следовало ожидать, свело мышцы судорогой от холода и пошла наша дамочка на дно, а уже там захлебнулась. Всё. Никаких наркотиков в крови, на удивление чисто всё было. Даже не выпила перед прыжком для храбрости. Видимо, сильно прижало бедолагу.
Вполне логично было поговорить с её психологом, что мы и сделали. Ну, не сам я, конечно, ходил, попросил приятелей из оперов ещё раз пообщаться. Тот вроде пошёл навстречу. Рассказал, что ходила она к нему пару месяцев более-менее регулярно, иногда на неделю пропадала, когда хуже становилось, потом приходила снова, работали… Короче, ничего интересного. Плохо было ей, одним словом. То ли так она любила этого своего бывшего, то ли просто слабой очень была – непонятно.
И ещё психолог сказал, что с самого начала видно было, что она в любой момент может или из окна шагнуть, или в петлю. А он сделал всё, что мог, чтобы этого не произошло, но оказался не в силах помочь.
Я тогда не очень понял, что меня насторожило. Только пару дней спустя до меня дошло. Приятель мой, брат жертвы, говорил про её ребёнка, мальчишку, которого она, по его словам, очень любила и ради которого согласилась пойти к специалисту, привести нервы в порядок.