Взобравшись на чердак, я втащила за собой стремянку и ею же приперла люк. Потом разделась до трусов и устроилась в позе лотоса для подготовительной медитации. С одной стороны от меня стояла кружка с водой из-под крана, с другой – ароматическая свеча Ордена.
Откупорить крошечный сосуд удалось не сразу; наконец крышка, треснув, поддалась. В пламени свечи пахучий бальзам казался совсем черным. Взяв мизинцем каплю этой густой темной массы, я тронула лоб, за ушами и пупок. Остаток положила в рот и спешно проглотила.
Запила водой; черная, скрипящая на зубах мазь обожгла язык, нёбо и горло.
Я закашлялась, из носа потекло, и мне показалось, будто меня с головой обволакивает этот темный, неумолимый запах, жгучий и резкий, плывущий с гор полумистического Востока. Продув ноздри, я сделала глубокий вдох, чтобы чудодейственный бальзам пропитал все мое естество, а потом расслабилась и постаралась распахнуть душу навстречу гласу Создателя: для этого нужно было отринуть мысли об огромном городе, о миллионах Суетных, Неспасенных душ и одновременно использовать нетронутую, неведомую им самим способность осуществлять Прием, чтобы замкнуть сигналы Бога на себя.
Буду краткой: из этой затеи ничего не вышло. Я ждала, что на меня устремится Божий взор, что древний Бог даст мне знак; ждала вплоть до следующего удара сердца, вплоть до следующего ледникового периода; ждала едва различимого шепота и громоподобного Божьего гласа, вопиющего о вселенском бесчувствии; ждала, пока не догорела свеча, пока не затекли ноги, пока по спине не побежали мурашки.
Делать было нечего, оставалось лишь открыть глаза: в темноте из-под крышки люка пробивалась полоска света, снизу доносился приглушенный гул голосов, а вместе с ним и запах стряпни. Повесив голову, я чуть не заплакала, но тут же решила, что не имею права себя жалеть: кто виноват в моих неудачах, если не я сама? Шмыгнув носом, я встала, размяла затекшие ноги, оделась, кое-как привела себя в порядок и спустила стремянку в чердачный лаз.
– Что же это было за лекарство? – спросила я Деклана.
Почем я знаю? – Он закурил тонкую самокрутку. – Какая-то гадость. Мамаша говорила: «мое знадобье»; натирала нас этой фигней от всех хворей, даже от зубной боли – весь рот обжигало, хоть криком кричи.
– То-то чую, кориандром тянет, – сказала Тушка, скручивая косячок.
Мы все, кроме Скарпы, сидели в гостиной и слушали какой-то модный диск. Я довольствовалась остатками общего ужина, потому что задержалась, пытаясь настроиться на Прием. Мои попытки объяснить, чем я занималась на чердаке, оказались тщетными, но самой большой ошибкой было упоминание жлоньица. Одна Тушка выразила хоть какое-то сочувствие. Брат Зеб с головой ушел в священнодействие и забыл о моем существовании.
– Дек, – окликнул Боз, протягивая ему над моей головой пущенный по кругу косяк.
Когда Дек из вежливости помедлил, Боз предложил длинную белую цигарку мне:
– Айсида, солнышко, затянись; анаша – святое дело, покруче твоего зелья будет.
Я рассмотрела косяк:
– Боюсь закашляться.
Впрочем, такое предложение навело меня на некоторые раздумья. Наша вера не объявляет какую-либо сущность вредной лишь в угоду Мягкотелым, а в школе и даже у нас в Общине я слышала, что травка не опасна, хотя слегка дурманит голову. Честно сказать, электричество, которое питало всю аппаратуру в этом доме, смущало меня куда больше, чем плывущий по комнате дымок.
– А ты попробуй, – подзадорил Деклан.
– Была не была, – ответила я и сделала полный выдох. Но стоило мне потянуться за косяком, как Боз отдернул руку:
– Эй, не увлекайся, Айсида; тебя действительно кашель задушит, это точно. Просто легонько пыхни – и все.
Теперь я сделала вдох и подняла взгляд на Боза, который тоже сидел на огромной диванной подушке.