затем диван, где с мамою нередко
лежал я, обсуждая то отметки
свои за знания, то что вообще видал,
а мама задавала осторожно
порой вопрос о девочках, мол, кто
из них мне симпатичен? – Как никто? —
и я, преодолев свой стыд несложно,
раскалывался, чувствуя душой,
как сладко мне сейчас и хорошо.
У дальней стенки детская кроватка
стояла, где спала моя сестра.
Левее – печь, куда мы из ведра
совком бросали уголь, когда хатка
холодной становилась в зимний день.
О, ежедневный труд по выгребанью
золы из печки! Здесь уж пахнет данью
известной мифологии, где тень
Сизифова к бессмысленной обузе
была пригвождена, как, скажем, к музе
привязан я, замечу в скобках тут.
Поэтому я счастлив был настолько,
когда перебрались мы в новостройку,
квартиру получив, где подают
по трубам кипяток, чтоб батареи
отапливали комнаты, что мне
вам трудно описать восторг, и нет
уж слов тех в лексиконе, лишь идеи
теперь в моей витают голове,
и тех, пожалуй, три иль даже две.
Итак, у печки, возле левой стенки
кровать моя стояла. Где-то стол
еще стоял, но где – не помню. Пол
был деревянным, крашеным. Коленки
под одеялом подогнув, лежал
я на боку и засыпал так сладко,
особенно, когда смотрел украдкой
для взрослых фильм по телеку, – стоял
у ближней стенки телевизор, между
окном и дверью в кухню; я, надежду
питая не уснуть, пока пройдет
программа «Время», разлеплял глазенки
слипавшиеся, но едва колонки
шли титров фильма, как уже Эрот