Тетку Ульяну я видела всего пару раз в жизни, но оба раза была такой маленькой, что почти ничего не запомнила – разве что ее громогласный голос и постоянно меняющихся спутников.
Я молча следила за попытками женщины впихнуть себя, чемоданы и своих отпрысков в нашу прихожую. Ее темные волосы выбились из толстой косы, щеки раскраснелись. Несмотря на впечатление, которое старалась произвести, женщина была совсем не так проста. Её цепкий взгляд ощупывал собеседника за доли секунды, оставляя после себя желание окунуться в чистую ледяную воду. Движения ее были проворнее, чем можно было ожидать от столь грузной особы, одежда буквально вопила об отсутствии вкуса: красная блузка с желтыми цветочками обтягивала внушительный бюст, синяя юбка – не менее внушительный зад. Рукава были закатаны до локтей, на левой руке красовался массивный браслет с крупными стразами.
Ульяна подтолкнула детей вперед.
– Это Антон и Катя.
– Ты… Хм, останешься на ночь? – осторожно спросил папа.
Губы Ульяны предательски задрожали.
– Если уж родной брат гонит меня, то, конечно, я не могу рассчитывать на чью-либо помощь в этом мире…
Я покосилась на маму. Молча покачивая младенца, она прислонилась к стене прихожей, словно та была последней опорой в мире, который вот-вот обрушится ей на плечи.
– Конечно, ты можешь остаться, Ульяна, – сказал папа. – Я рад видеть тебя спустя столько…
Он не успел договорить – рев младенца заглушил его голос. Ульяна проворно выхватила ребенка из рук мамы и, сильно покачивая, понесла в гостиную. Из коридора я видела, как она удобно устроилась на нашем диване, и, обложившись подушками, вывалила рыхлую грудь прямо в его чмокающие губы.
В одно мгновение это семейство заглушило тихое празднование моего шестнадцатилетия.
Мама с обреченным видом оторвалась от стены и повела остальных детей в гостиную. Я не выдержала:
– Пап, можно тебя на секунду?
Папа молча кивнул. Выглядел он так, словно не я, а он стал старше. Причем не на год, а минимум на три.
Мы закрылись в кладовке.
– Она останется здесь? – спросила я.
– Видимо да. На какое-то время.
– А почему она пришла именно сегодня?
– Не знаю, Вера. Ты же сама все слышала. Так сложилось.
– Так сложилось? И все?
– А что тебе еще сказать? – сердито ответил папа. – Это моя сестра. И твоя тетя, если ты забыла. Сейчас ей с детьми идти некуда.
– А почему мы раньше не виделись? Где она была все это время?
Папа вздохнул.
– Все тебе надо знать, – уклончиво ответил он. – Она недавно только освободилась.
Я шагнула к нему. Роста мы были почти одинакового, и теперь я смотрела ему прямо в глаза.
– За что?..
– Мошенничество. Но она говорит, что ее подставили.
– А если она у нас что-нибудь украдет?
– Она моя сестра, – с нажимом повторил папа. – И пока еще я в этом доме принимаю решения, она останется здесь.
Мы постояли еще с полминуты, хмуро глядя друг на друга. Квартиру заливал детский рев, ему вторили громогласные причитания Ульяны: «Ну что ты, сыночка, ну покушай, покушай, шшш».
– Хорошо.
Я вышла из кладовки и направилась в гостиную. Мама с вежливым вниманием слушала Ульяну, которая успевала между возгласами младенца рассказывать, как тяжело ей стало управляться с годовалым ребенком. Одной рукой она придерживала его, другую отвела далеко назад – показать, каким крупным он родился.
Они не сразу обратили на меня внимание.
– Если отсюда не уйдете вы, уйду я, – тихо сказала я.
Какую-то долю секунды я наслаждалась этим моментом. Правда, длился он недолго. Ульяна пристально посмотрела на меня, губы ее изогнулись в приторной улыбке.
– Верунчик, зря ты так. Родные все-таки люди. Я поживу тут немного, пока муженек мой образумится.
Я молчала. Ульяна продолжила еще более слащаво:
– В тесноте да не в обиде, как говорится… Уж поместимся как-нибудь. Уж потесним вас немножко… Ладненько?
– Да.
Не глядя на папу, который наблюдал за нами, я вышла в коридор. Когда до меня донеслось его подозрительное «Ты куда это собралась?», входная дверь захлопнулась за моей спиной.
Погода в тот майский вечер стояла жарче, чем летом в разгар дня. Я ушла из дома, в чем была, джинсах и футболке, сменив только домашние тапочки на босоножки, и теперь шагала по улице, сунув руки в карманы и уткнувшись взглядом в нагретый за день асфальт. Ни сожалений, ни угрызений совести я в себе не ощущала. Вопросов о том, правильно ли поступила, тоже не было. Возможно, я могла бы присмотреться к тетке, ее детям, познакомился с ними получше…
Может, и глупо получилось. Как теперь вернуться домой, не уронив достоинства, я не представляла. Ну и пусть. Все лучше, чем делать вид, что рада ее видеть.
Солнце медленно катилось за каменные дома. Сумерки постепенно приглушали те немногие краски, что остались летом в мегаполисе, ровняя их с дымчато-серым асфальтом. Весна в этом году пришла поздно, погостила с месяц и сразу обернулась летом. После первой радости от долгожданного тепла в людях зародилось ленивое ожидание предстоящей жары. Пока я брела, не разбирая дороги, незаметно стемнело, и улицы зажглись вспышки афиш. В наступившей прохладе пешеходы оживились и словно бы прибавили шагу. Одна я не вписывалась в это всеобщее оживление, все также неспешно шагая сквозь толпу. В кармане футболки поминутно звонил мобильный телефон. Я не отвечала.
– Вера?
Я вздрогнула. Голос прозвучал прямо за моей спиной. Обернувшись, я увидела девочку примерно моего возраста, такую тонкую и хрупкую, что она казалась почти прозрачной. Я узнала её. Это была Зоя – новенькая, поступившая в нашу школу в начале четверти. До сих пор я говорила с ней не больше трех раз. Училась она посредственно, вела себя тихо и особыми талантами не отличалась. Кроме приятного нежного голоса и внимательного взгляда темных глаз мне ничего не вспоминается. Я даже не могу сказать, во что она была одета в тот вечер. Не сыграй эта девочка роковую роль в моей истории, я вряд ли бы вспомнила, как ее зовут.
– Она самая. Привет, – сказала я не слишком приветливо, чтобы сомнений у нее не осталось: «Привет» в данном случае значит «Пока».
Но Зоя нагнала меня и пошла рядом, примериваясь к шагам.
– Как дела? – робко поинтересовалась она.
Я вздохнула. Зоя производила впечатление скромного и тактичного человека. Ответить ей грубо было все равно, что пнуть котенка.
– Хорошо, – коротко ответила я, не поднимая головы.
– Ты чем-то расстроена?
– Все нормально.
Я даже постаралась дружески ей улыбнуться. Наверное, получилось не слишком удачно, потому что глаза её вдруг испуганно расширились. Зоя нерешительно дотронулась пальцами до моего плеча и тут же опустила руку.
– У тебя правда все нормально?
– Конечно.
– Что ж… тогда пока, – грустно произнесла она.
– Пока.
Уже после того, как она исчезла за спиной какого-то мужчины, я подумала, что нужно было спросить, как у нее дела и что она вообще здесь делает. Искреннее сопереживание, которое на мгновение отразилось в ее лице, зародило во мне угрызения совести. Зоя промелькнула и исчезла подобно видению, – только едва уловимый цветочный аромат её духов некоторое время сопровождал меня, будто защищая от спешащих, что-то непрерывно говорящих и на ходу жующих людей вокруг. Мобильный в кармане футболки вздрагивал все реже. Родители, должно быть, были в ужасе. Впрочем, мне ведь уже шестнадцать – иду, куда хочу. Взрослая.
Когда я наконец остановилась, оказалось, что ушла я недалеко и стою прямо возле соседней станции метро. Это было похоже на намек: садись да поезжай назад. Я постояла возле станции с полминуты и, развернувшись, решительно пошла в прямо противоположном направлении вглубь какого-то парка. В конце слабо освещенной дорожки обнаружились две свободные лавки. Я уселась на одну из них и обхватила себя за плечи. С наступлением вечера температура резко упала, и у меня мерзли руки.