– Тридцать лет назад они тоже были здесь.
– По-моему, самая большая проблема Энвера не его отец, а его отсутствие, – сказал смышленый Серхат. – Он необычный человек, этот наш Энвер.
– Я тоже рос без отца, но не могу сказать, что чем-то отличаюсь от других, – сказал я.
Серхат за словом в карман не лез:
– Конечно же, вы не такой, как все, потому что вы богатый. Наверное, Энвер заботится о том, чтобы не стать таким богатым, как вы.
Может быть, умница Серхат пытался сказать мне, что Энвер беден и поэтому с ним так сложно? Или же Энверу не нравятся такие люди, как я, которые в жизни думают только о том, чтобы заработать деньги, и поэтому он не пришел сегодня на собрание?
Я переваривал в голове второй вариант и неожиданно увидел, что мы приблизились к заветному месту. Вновь колючки и сорняки, которые были здесь тридцать лет назад, только сейчас они торчали по краям асфальтовой дороги.
Интересно, рассказывала ли Рыжеволосая Женщина нашему сыну Энверу о том, что его дед, то есть мой отец, был романтическим идеалистом, который за свои политические воззрения сидел в тюрьме? Сердце мне жгло предположение, что она представляла и отца своего сына, и его деда плохими и поверхностными людьми. Я сердился на сообразительного Серхата-эфенди, который заставил меня все это переживать.
– Вот! – выпалил я. – Последний поворот перед нашим колодцем.
– В самом деле? – спросил внимательный Серхат. – Какая случайность! Ведь здесь находится и дом, где одно время жил Махмуд-уста.
Он указал на склад, фабрику и группу домов, очертания которых терялись во тьме. Я заметил в стороне старое ореховое дерево, под которым я некогда дремал после полудня. Оно разрослось за тридцать лет и оказалось за забором одной из фабрик. Между тем в том направлении, куда я смотрел, загорелись бледные огни в окнах сохранившейся с прежних времен лачуги.
– Махмуд-уста долго жил здесь с семьей, – сказал Серхат. – Энвер с Гюльджихан-ханым часто приходили к нему на праздники. Я познакомился с Энвером в саду Махмуда-усты.
Меня забеспокоило, что парень опять говорил об Энвере.
– Махмуд-уста в этом доме рассказал нам историю из священного Корана о принце, который бросил своего отца в колодце на смерть, – не унимался Серхат-бей.
– Такой истории нет ни в Коране, ни в «Шахнаме», – сказал я.
– Откуда вам знать? – спросил Серхат. – Вы что, верующий человек, читаете Коран?
Я понял по его агрессивному тону, что юноша находится под большим влиянием моего сына Энвера.
– Я любил Махмуда-усту. Тем летом он заменил мне отца, – сказал я.
– Если хотите, я покажу вам дом Энвера, – сказал мой провожатый.
Мы свернули в боковую улицу. Проходя мимо жилых домов, у входных дверей которых не горело ни одного фонаря; мимо тут и там припаркованных фургончиков и мини-автобусов; мимо маленькой клиники «первой помощи» и аптеки; мимо гаража и складов, в дверях которых курили хмурые охранники, я изумился тому, как все это сумело уместиться на нашем холме.
– Вот здесь дом Энвера, – сказал Серхат. – Его окна на втором этаже слева.
Я почувствовал, что не смогу сдержать охватившее меня желание увидеть сына и желание дружить с ним.
– У Энвер-бея горит свет, – сказал я со спокойствием пьяного человека. – Пойдем позвоним ему.
– Если у него горит свет, это не означает, что он дома, – сказал проницательный Серхат. – Энвер избрал в жизни одиночество. Когда он по вечерам выходит на улицу, он всегда оставляет включенным свет, чтобы и воры, и злые люди видели, что дома кто-то есть, и чтобы, когда он вернется домой, не чувствовать, как он одинок.