– Вы помните эти сказки сейчас?
– Почти все помню.
– Садитесь рядом со мной, Серхат-бей, – сказал я. – Мы еще немного выпьем, затем незаметно покинем зал, и вы покажете мне колодец.
– Конечно.
Передо мной стояли ракы, белый сыр, а за другим концом стола сидела Рыжеволосая Женщина. За тридцать лет я научился любить ракы, как мой отец. Я наполнял стакан молодого человека, сидевшего рядом со мной, сам быстро пил и старался не смотреть в сторону Рыжеволосой Женщины и молодых театралов.
В какой-то момент я спросил вежливого Серхат-бея, какую из историй Махмуда-усты он лучше всего помнит.
– Лучше всего я помню историю о воине Рустаме, который, сам того не зная, убил своего сына, – сказал внимательный Серхат-бей.
Да, конечно, мастер ходил в театральный шатер раньше меня. Кроме того, эту историю могла рассказать ему Рыжеволосая Женщина. Может быть, он знал ее с рождения.
– А почему вы запомнили именно историю о Рустаме? Из-за того, что вам было страшно?
– Махмуд-уста не был моим отцом, – сказал сообразительный Серхат-бей. – И с чего бы мне бояться?
– Однажды летом тридцать лет назад я начал считать Махмуда-усту своим отцом, – сказал я. – Мой отец меня бросил. Какие у вас отношения с вашим отцом?
– Отдаленные, – сказал Серхат-бей, глядя перед собой.
Может быть, он хотел вернуться к Рыжеволосой Женщине и своим друзьям-театралам? Может быть, я слишком много вопросов задавал этому юноше? В зале стоял непрестанный гул голосов, который бывает на встречах земляков и в барах после матча.
– Как ты познакомился с Махмудом-устой?
– Он собирал вокруг себя детей и рассказывал истории. Я сам пошел к нему домой. Правда, испугался, когда впервые увидел его сломанное плечо.
– Я боялся историй Махмуда-усты, – пробормотал я, – в конце концов его истории становились реальностью.
– Что значит – становились реальностью? – спросил Серхат.
– Все, что было в рассказах Махмуда-усты, потом случилось со мной в жизни. А еще я боялся колодца Махмуда-усты. В конце концов я не выдержал и убежал от него. Ты знал об этой истории?
– Знал, – сказал он, пряча от меня глаза.
– Откуда?
– Мне рассказал об этом сын Гюльджихан-ханым Энвер. Он работает здесь бухгалтером. Махмуд-уста был ему как отец. Они долгое время были очень близки.
– А этот Энвер-бей сегодня был здесь?
– Нет. Он не собирался сюда приходить.
– Почему?
– Серхат-бей, пока не поздно, покажите мне этот наш колодец, – попросил я.
– Конечно.
Он поднялся и вышел. Рыжеволосая Женщина внимательно следила за мной с другого края стола. Я сделал еще несколько глотков ракы, съел кусочек брынзы и, выйдя на улицу, в начале темного подъема увидел Серхата.
Мы с моим провожатым молча шли мимо теней, темных закоулков и воспоминаний. Я никак не мог понять, в какой стороне холма находится дорога, по которой мы поднимались, и в какой стороне колодец, и винил во всем свою затуманенную ракы голову.
Мы шли вдоль некрашеного забора, мимо сада с бетонными дорожками, деревья которого окрасились в розовый цвет из-за света неоновых вывесок, мимо какого-то склада. Увидев в темной витрине парикмахерской наши с моим провожатым тени, я заметил, что мы с ним одного роста.
– Как давно вы знаете Энвер-бея? – спросил я у театрала-любителя.
– С тех самых пор, как я знаю себя. Я коренной житель Онгёрена.
– Что он за человек?
– Почему вы спрашиваете?
– Я знал его отца, Тургай-бея, – сказал я.