– Мама, даже не начинай, – на всякий случай напоминаю я, отворачиваюсь и разглядываю кухню, в которой два года назад делал ремонт.
«А ничего так вышло».
– Да я и не думала! – Вера Сергеевна, покосившись на меня, звонко расцеловывает Юльку в обе щеки и выпрямляется. – Всё, идите. И обязательно позвони мне, как доедете, – сухо бросает мне она.
«Ну да. Только я знаю, чем это кончится. Сначала пролог: «Рома, давай все-таки договоримся, что ты хотя бы попробуешь пересмотреть свое отношение к отцу». Далее уже известная кульминация – и слезный эпилог. Впрочем, все это я уже вам рассказывал.
– Непременно. Мам, а можно, я тебе смс-ку пришлю? – беру дочь за руку. Юлька, сонно моргая, покачивается.
– Я твои сообщения не читаю. Я ничего в них не понимаю, – мать хмыкает. Но с учетом того, что у нее «Айфон» и она подписана на «Ютьюб», то ее ответ звучит довольно-таки забавно.
– Ну хочешь, я тебе комментарий в «Ютьюб» напишу? – Я прячу иронию в голосе.
Мать, промолчав, с обиженным видом захлопывает за нами входную дверь.
– Пап, возьми на ручки, – тянет у лифтов Юлька.
– Умаялась, да? – поднимаю дочь на руки, пристраиваю ее голову у себя на плече.
– Да, – сонным теплом выдыхает Юлька. Вяло втягивает крыльями носа мой запах и бормочет: – А ты все-таки курил, да?
– Немного.
– Зря, – шепчет Юлька и мгновенно засыпает. Она спит в машине. Она не просыпается, когда я снова беру ее на руки, чтобы занести ее в наш подъезд. Она спит в квартире, когда я, стараясь не разбудить ее, натягиваю на нее пижаму. Поворачивается на бок и, чмокнув губами, машинально водит по одеялу рукой.
– На, держи, – осторожно пристраиваю ей под бок кота, и тот, привалившись к ее животу, начинает утробно урчать. Усмехнувшись, гашу свет:
«Лицемер плюшевый…»
Полпервого ночи. Прежде, чем самому провалиться в сон, откидываюсь на подушку, беру в руки мобильный и в последний раз просматриваю почту за день.
«Фейсбук. 20:08. Вам пришло сообщение от пользователя «Диана_310191».
«Интересно, там «да» – или «нет?» Чуть помедлив, перебираюсь в мобильное приложение. Прочитав то, что Рыжакова написала мне, ловлю себя на том, что я улыбаюсь. Вот уж воистину, краткость – сестра таланта. Ни тебе идиотских смайликов, ни дурацких ужимок, ни кокетливого: «Заехать за мной?) Ой, а зачем?)))»
«Спасибо, Рома. Я буду. В 8:20 встретимся у детсада».
ГЛАВА 4. На воспоминание дальше
В любых отношениях есть воспоминания, которые остаются в голове лишь у одного из участников.
Тарас Мискевич, «Ш.О.К.К.»
Миллион, миллион, миллион алых роз,
Из окна, из окна, из окна видишь ты,
Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен, и всерьез,
Свою жизнь для тебя превратит в цветы.
Андрей Вознесенский
Диана, воскресенье.
«Диана, привет. Если у тебя на утро 7-ого нет никаких планов, то, может, сходим на утренник Юли?»
Прикусив внутреннюю сторону щеки, я скрещиваю ноги и откидываюсь на спинку дивана, разглядывая письмо Лебедева в моем ноутбуке. Первая мысль, посетившая меня при виде его письма: я не должна была говорить его дочери, что я могу пойти на праздник. Вторая: я, видимо, навсегда разлюблю «Перекресток» и переключусь исключительно на «Биллу», расположенную рядом с домом. Но если серьезно, то я не знаю, что делать. «Ну зачем ты так, Лебедев?» – тоскливо думаю я, и это моё «зачем» заключает в себе гораздо больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. К сожалению, за этим вопросом – «зачем?» – Вселенная, в которой просто нет света, лишь сумерки и тянущаяся фантомная боль внизу живота, которая иногда приходит ко мне по ночам. Целый мир, который уже невозможно вернуть. И который забыть нельзя.
«К Юле на утренник…»
У Лебедева есть дочь, похожая на него до безумия.
Ш-ших. На мониторе, как обычно, по воскресеньям появляется черная заставка «Фейстайм» с белой короткой строчкой: «Панков» и двумя кнопками: «Ответить», «отбить». Я отвечаю, и на экран выплывает периметр типичной скандинавской квартиры: светлые стены, акварельный нью-арт (что-то абстрактное красно-синими пятнами в раме темного дерева и с надписью: «Stockholm»). Камера выхватывает кусок проема окна, за которым виден балкон (латунное ограждение и диван, предположительно из «ИКЕА»). Напротив – такой же безликий дом с розовым фасадом и окнами, выходящими на солнечную сторону. И на фоне всего этого улыбающаяся голова Панкова. У Лешки все те же игривые голубые глаза, та же русая шевелюра. Из нового только модно выбритые виски. Впрочем, ему идет. При этом на Панкове джинсовая куртка (то ли только пришел, то ли собирается уходить).
– Hej2! Ну, что скажешь? – говорит Лешка так, будто мы виделись с ним минут сорок назад.
– Да ничего, – пожимаю плечами. – Привет.
– Нда? Это плохо, когда сказать нечего, кроме «преведа». Ну, что у тебя за неделю новенького произошло? – Лешка складывает на уровне подбородка длинные пальцы, на безымянном левой блестит кольцо. Панков по-прежнему носит золотой обруч, который я напялила на него в ЗАГСе.
– Ты это из принципа не снимаешь, я не пойму? – Я оглядываю себя, поправляю верх домашнего платья.
– Ты о кольце? – зачем-то уточняет Панков, хотя прекрасно знает, что я о нем. – Да привык, наверное. И Мила не возражает.
Мила – это шведская девушка Леши, которая занимается морским правом, и с которой он живет последние полтора года. Она очень милая, эта Мила, если бы только не её вечный принцип: не заморачиваться. И видимо, эту фразу она повторяет Лешке, как мантру, вслух, каждый день, потому что Панков продолжает:
– И кстати сказать, в отличие от тебя, в Европе этим как-то не заморачиваются. Ну носишь и носишь, как красную нитку на счастье. Или как фенечки на руке. – Лешка указывает глазами на свои кожаные браслеты. – А тебе не все равно, а?
Я молчу. Панков театрально растопыривает пятерню и, как в фокус, глядит на меня сквозь расставленные пальцы.
– Да в общем-то все равно. – Перевожу взгляд за окно.
«Сказать – не сказать, что я видела Лебедева, и что у Лебедева растет дочь?»
– Вот видишь, и тебе все равно, – между тем благодушно замечает Панков и возвращает руку на стол. – Ну, так может, ты мне все-таки расскажешь, что у тебя нового?
«Не хочу. Потому что всё, чего я хочу, это спросить у тебя, что мне делать с этим письмом? А еще лучше, узнать у кого-нибудь, за что мне это всё? Или Тот, кто глядит на нас сверху, с небес никак не поймет, что я и без этого никогда не забуду о том, что тогда с нами случилось?»
– Леш, да что рассказывать-то? – пожимаю плечами. – Да, ты в курсе, что на нашем внутреннем рынке акции алюминщиков подросли?
– Так. Ну и что из этого следует? – Лешка подпирает ладонями щеки.
– Да ничего. Выгодно продала. А вчера акции на золото опустились.
– И чего?
– Выгодно купила.
– Да-а, – помолчав, глубокомысленно заключает Панков, – я смотрю, у тебя просто охренительные новости. Прямо что ни день, то событие. Еще что расскажешь? Что акции на помидоры снова в цене?
Пауза.
– Смешно, – киваю я. – Очень.
– Очень. Рыжакова, ты мне лучше скажи, ты когда к нам с Милой в гости приедешь?
– Зимой и в вашу Швецию? – хмыкаю я. – И что мы будем там делать? Шубу по очереди носить? В снежки играть?
– Мать, вообще-то на календаре давно весна, послезавтра седьмого марта. Да, чуть не забыл! – внезапно оживляется Панков – Ты дома завтра вечером будешь?
– Я работаю, Леш, – голосом, каким говорят ребенку: «Я тебе тридцать раз объясняла, что не надо трогать горячую кастрюлю голыми руками», устало напоминаю я.
– А ты вечно работаешь, как ненормальная, – Лешка издевательски крутит у виска пальцем, отчего его кожаные браслеты шуршат. – Так ты будешь вечером дома? А то я через службу доставки заказал тебе одну вещь.
– Какую… вещь? – я испуганно вздрагиваю.
Просто на Рождество Лешка уже преподнес мне путевку в Швецию. Чтобы не ехать туда, пришлось обманывать его и выкручиваться. А чтобы он деньги свои не терял, пришлось неделю обзванивать всех знакомых, чтобы пристроить эту путевку, а потом загонять Лешке обратно на банковский счет потраченную им штуку евро. После этого был жуткий скандал, и Панков не разговаривал со мной две недели.