– Слы-ы-ышу, – всхлипывает она.
– И больше не веди себя так. Я тебе, знаешь, тоже не семижильный.
– Ы-гы, – она хлюпает носом где-то в области моей грудной клетки. – Ты тоже… ты меня тоже прости. Просто ты так всегда со мной разговариваешь, точно я – пустышка. Или пустое место. А я – не такая.
– Ну да, ты у нас, конечно, привыкла к другому. – Меняя позу (спина затекла), опираюсь рукой о шероховатую стену в районе ее головы. – Ну что, мир?
– Мир, – судя по скольжению прядей ее волос по моей руке, она быстро-быстро кивает.
– Ну, раз мир, то тогда давай поцелуемся и пойдем на занятия. – Я предложил это, думая, что она рассмеётся, пошлет меня нафиг, и мы уже совершенно по-дружески вылезем из этой коморки и вернемся в аудиторию, где наконец воцарятся долгожданные мир и покой.
– Л-ладно, – с удивлением слышу я и с еще большим изумлением ощущаю, как ее руки робко начинают скользить у меня по груди, по плечам, перебираются мне на шею.
«Деточка, да я же шутил!» – не успеваю ни отклониться, ни сказать это вслух, когда ее губы нерешительно находят мои. Боясь обидеть ее, приложил к ним пальцы: «Не надо». А она вздохнув, неуверенно и осторожно потянула один в себя, точно я хотел именно это. Горячий рот, короткий вдох, робкий оборот влажного языка вокруг фаланги пальца – и я сам не понял, когда и, главное, зачем, перехватил ее губы губами. Она замерла. Я чуть нажал, пытаясь ее открыть. Она вздрогнула и ответила. Поцелуй, еще один и еще. Не могу объяснить, что же тогда с нами было. Очень сложно объяснить, что вообще происходит с мужчиной, когда он в первый раз целует женщину в губы. Но с каждым прикосновением к её пахнувшим клубничным блеском губам внутри меня словно клубок закручивался. Все туже и туже – не разорвать. Я впервые не думал о том, что я делал. Я думал о той, с которой я это делал. Это ОНА обнимала меня за шею. Это ОНА тянулась ко мне на цыпочках, стараясь прижаться ко мне сильней. Это ЕЕ гибкую талию мне нравилось ощущать, когда ОНА пыталась задержать дыхание, не пускать меня дальше, но постепенно теряла контроль и дышала все чаще и чаще. Один ее тихий стон, и я понял: она сдаётся и уже не уйдет от меня. И безобидные поцелуи кончились. Подтянув ее к себе и обхватив ее затылок ладонью, я начал брать ее рот так, точно половый акт с ней имитировал. Но в какой-то момент незапланированный и непродуманный мной сценарий укрощения моей личной строптивой вдруг свалился мне на голову таким диким желанием, что я даже сам испугался.
И тут она хрипло простонала мне в рот.
– Тихо. Тихо. – Моментально отступил от нее.
«Лебедев, ты идиот? – взвизгивает ржавой пилой в моей голове. – Ты же преподаешь у нее. Не вник? Тогда читай по губам: пре-по-даешь. А не даешь. И ты юных студенток не трахаешь».
– Ро… – она сглатывает, потом робко: – Рома, что-то не так?
– Что? Ты о чем? – Бросив ей: – Подожди, – выглядываю в коридор. Убедившись, что в периметре никого нет, оборачиваюсь: – Все, пошли. Пошли.
Подал ей руку, помог вылезти из клетушки на свет. Она, кусая губы, смущенно глядит на меня. Щеки красные, ворот свитер скатился на одно плечо, пальцы почти по-монашески переплетены внизу живота, в волосах – паутина.
– Стой, – вынимаю нитки пыли у нее из волос, потом сам отряхиваюсь. Она пытается заглянуть мне в лицо. Поворачиваюсь к ней спиной:
– Посмотри, на мне ничего нет?
– Ничего… Это все, что тебя сейчас волнует?
«А вот это уже провокация. Не отвечай и молчи. Ты знаешь, как это делается, – зажигается в голове полученная опытным путем красная лампочка. – В противном случае она попытается втянуть тебя в диалог, затем – в выяснение отношений, следом – в отношения, которых у вас нет и не будет. Поэтому стой и просто молчи. В крайнем случае будешь постепенно сливать её, и сначала она возненавидит тебя, потом устанет тебя ненавидеть, а чуть позже сама отстанет».
– Ты жалеешь, что мы это сделали, да? – с рдеющими щеками она упрямо встает напротив меня.
– Ты о чем, о скандалах в аудитории? – Я усиленно делаю вид, что не понимаю ее.
– Рома, ответь мне, пожалуйста. – Она сжалась в комок. Тон настолько тоскливый, что волей-неволей приходится посмотреть на нее.
Тут-то я и увидел ее глаза. Чуть виноватые, чуть смущенные. Еще затуманенные желанием, но при этом в них надежда на то, что у нас всё было очень серьёзно.
– Диана, не… – вздыхаю. «Не придумывай себе ничего». Проглатываю эту фразу. – Слушай, давай после занятий поговорим?
«А еще лучше через месяц, через год или вообще никогда».
– Ты пожалел, да? Я знаю, что ты пожалел. Хорошо, не переживай, я никому ничего не скажу. И я не буду за тобой бегать. У меня правда Леша есть и… и всё. Пошли.
– Куда? – Я уставился на нее.
– В аудиторию. Только я в туалет сначала зайду, руки вымою. – Она развернулась и пошла от меня. Она так и не обернулась.
Глядя ей вслед, провел тыльной стороной ладони по своим губам, стирая с них ее детский клубничный блеск. И поморщился, ощутив от ее слов горькое послевкусие.
«Я не буду за тобой бегать…» Забегая вперед, надо сказать, что ровно это она и исполнила. А я… «А что, если взять и пойти у Юльки на поводу? – внезапно приходит мне в голову. – А что, если взять и позвать Диану к Юльке на утренник? Выглядит Диана вполне, Юльке она понравилась, Юлька ей вроде тоже, да и мне Рыжакова, в общем, не чужой человек». При воспоминании о том, насколько она мне «не чужой человек», я даже фыркнул. Нет, конечно, сумасшедшая идея затащить Рыжакову в детский сад, хотя… Хотя что, собственно говоря, я терял? Захочет – пойдет, не захочет – откажется. А если пойдет, то я разом убью даже не двух, а трех зайцев: удовлетворю пожелания Юльки, угомоню Людмилу, которая второй год не дает мне прохода и…
И тут самое время честно признаться себе, что ты просто хочешь ее снова увидеть.
Притушив сигарету в пепельнице, пока не пропал запал и пока мне в голову не вломились другие, более скорбные воспоминания о нашем прошлом, нахожу на странице в Фейсбуке окно для личных сообщений, придвигаю поближе клавиатуру и довольно быстро набираю следующий текст:
«Диана, привет, как дела? Если у тебя на утро 7-ого нет никаких планов, то, может, сходим на утренник Юли? Она тебя приглашала, и я буду рад. Детсад „Огонек“, начало в 8:30, адрес ты знаешь». Задумавшись на секунду, допечатываю: «Если хочешь, мы с Юлькой подхватим тебя у твоего дома. Только скинь мне свой адрес, пож-ста. Да, и запиши мой мобильный: 8-916-780-ХХ-ХХ».
Подпись не нужна, и так понятно, что я – это я.
Отправляю письмо, минут пять таращусь в замерший монитор, который, кажется, тоже ожидает ответа от Рыжаковой. Но ответа нет. Так что, помедлив, я захлопываю ноутбук, перехожу в прихожую, надеваю куртку, кроссовки и отправляюсь по делам: продуктовый, почта, строительный рынок, магазин для животных (кот слопал весь корм, и если вечером ему не выдать положенные двести граммов, то он съест Юльку, меня и квартиру). Перемещаясь по центру Москвы, ловлю себя на мысли о том, что я… жду. Жду, когда на мобильном раздастся звонок или на почту придет письмо от Дианы. Вместо этого примерно в три часа дня прилетает сообщение от Вероники:
«Привет! Какие планы на завтра?)»
«Буду на работе, как всегда», – сидя в машине, печатаю я.
«А вечером?))»
«У меня совещание».
«Длинное?)»
«+»
«А может, увидимся?» – и куча смайликов, что вместе с ее непременным «я так соскучилась по тебе» уже основательно раздражает.
«Нет, не получится». – В ответ на ее роту смайликов очень хочется засадить ей дивизию скобочек, но передумываю и допечатываю: «Увы, не смогу. Но наберу тебе вечером, если получится».
«Буду ждать. Целую)». – И Вероника наконец отключается.
Мысленно навсегда распрощавшись с ней (хотя какое там «навсегда», если мы увидимся на работе), убираю телефон в карман и загоняю машину на мойку.
Ровно в семь поднимаюсь в квартиру матери.
Долго жду, когда Вера Сергеевна наконец попрощается с Юлькой. Мать, натягивая на мою дочь шапку и куртку, искоса поглядывает на меня, всем видом мне намекая, что разговор об Ознобине ещё не закончен.