Я всегда могу сказать, который час и где я нахожусь.
Меня привезли сюда ночью, на лодке, но я отлично знаю, где я. Вот, смотрите!
Здесь Марсельская гавань, - привстав на колени,онначалчертитьсмуглым
пальцем по каменному полу. - Здесь Тулон (и тулонская каторга), вотсэтой
стороны Испания; а вон с той - Алжир. Там, налево,Ницца.Атеперьвдоль
Корниша сюда, и вот вам Генуя. Генуэзский мол и гавань. Карантин.Авоти
самый город:поднимающиесяуступамисады,гдецвететбелладонна.Так,
поехалидальше.ПортоФино.ВозьмемкурснаЛиворно.Атеперьна
Чивита-Веккиа. Отсюда прямаядорогав...эхты!ДляНеаполяместане
хватило! - Палец его уже уперся в стену. - Но все равно: Неаполь вот тут!
Он стоял на коленях, поглядывая на своегосотоварищанепо-тюремному
веселыми глазами. Небольшой загорелый человек, живой июркий,несмотряна
плотное телосложение. Серьгивкоричневыхотзагараушах,белыезубы,
освещающие плутовскую физиономию, черные как смоль волосы, курчавящиесянад
коричневым лбом, рваная красная рубашка, распахнутаянакоричневойгруди.
Широкие, как у моряка, штаны, еще крепкие башмаки,красныйколпак,сбитый
набок; красный кушак, а за кушаком нож.
- Теперь смотрите, несобьюсьлияспути,возвращаясь.Следите,
патрон! Чивита-Веккиа, Ливорно, Порто Фино,Генуя,Ницца(вотздесь,за
Корнишем), Марсель и мы с вами. Вот тут, где приходится мой большой палец, -
каморка тюремщика и его ключи,аздесь,умоегозапястья,футляр,где
хранится государственная бритва - гильотина; ее ведь тоже держат под замком.
Первый узник вдруг яростно сплюнул на пол и заскрежетал зубами.
И тотчас же словно в ответ заскрежетал внизу ключ в замочнойскважине,
затем хлопнула дверь. Послышались медленные, тяжелыешагиполестнице,а
вперемежку с ними детский щебечущийголосок;ещемгновение-ивокне
показался тюремщик с маленькой девочкой лет трех или четырех,прижимавшейся
к его плечу; в руке у него была корзина.
- Как поживаете нынче,господа?Моядочуркатожепришласомной,
поглядеть на отцовских птичек. Ну, что же ты? Вот они, птички, моякуколка,
вот, гляди на них.
Поднеся ребенка поближе к решетке, он и сам зорко приглядывался к своим
птичкам, особенно ктой,чтопоменьше-ееживостьявновнушалаему
недоверие.
- Я вам принес ваш хлеб, синьорЖан-Батист,-сказалон(всетрое
говорили по-французски, но смуглый человечек был итальянец). - И я хотелбы
посоветовать вам: не играйте...
- А почему вы не советуете того же моему патрону? - спросил Жан-Батист,
ухмыляясь и показывая свои белые зубы.
-Такведьвашпатронвсегдавыигрывает,-возразилтюремщик,
недружелюбно покосившись на того, о ком шла речь, - а выпроигрываете.Это
совсем другое дело.