Конвоем командовал офицер, флегматичный толстяк с обнаженнойшпагойв
руке идымящейсясигаройворту.Онкороткоприказалсвоимсолдатам
построиться вокруг господина Риго, с невозмутимым хладнокровием занялместо
во главе отряда, скомандовал "Марш!"-ипроцессияподбряцаньеоружия
тронулась вниз по лестнице. Хлопнула дверь - повернулся ключ в замке - иот
ворвавшейся было в тюрьму струи непривычного воздуха исветаосталсялишь
медленно таявший синеватый дымок офицерской сигары.
Второй узник, оставшись один, с проворствомобезьяныилимедвежонка,
которого раздразнили, взобрался на подоконник, чтобы не упуститьничегоиз
церемонии отбытия. Он все еще стоял, сжимая решетку руками, как вдруг до его
слуха донесся громкий шум - крики, брань, вопли, угрозы, проклятия сливались
в сплошной яростный гул, похожий на рев бури.
Узник торопливоспрыгнулсокнаизаметалсяпокамере,всвоем
беспокойстве еще более похожий на дикого зверявклетке;потомонснова
вскочил на окно, вцепился в решетку и стал трясти ееобеимируками,снова
спрыгнул и заметался из угла в угол, снова вскочил на окно и прислушался,и
так он не мог найти себе покоя до тех пор, пока шум не замер в отдалении.А
сколько узников с душой куда более благородной вот так же исходяттоскойв
неволе, и никто не задумывается об этом, даже любимые ими существа далеки от
истины; а великие мира сего, те, что обрекли их на заточение,вэтовремя
гарцуют в лучах солнца под приветственные клики толпы; когда жепробьетих
смертныйчас,спокойноотходятввечностьнасобственнойпостели,
напутствуемые восхвалениями ипышнымиречами;иучтиваяистория,более
раболепная, чем любой клеврет, услужливо бальзамирует трупы!
Наконец Жан-Батист, который волен был теперьвыбиратьвэтихстенах
любое место для проверки своей способности засыпать когда вздумается, лег на
скамью, подложив под голову скрещенные руки, закрыл глаза и черезмгновение
уже спал. В своей беспечности, в своей покладистости, в своем добродушии,в
коротких вспышках гнева, в том, как легко приходил к нему сон,втом,как
легко он довольствовался черствым хлебом и жестким ложем,вбыстройсмене
горя и веселья - во всем этом он был истинным сыном своей родины.
Меж темсверкание,разлитоекругом,сталомеркнутьимало-помалу
угасло; в ореоле алых, зеленых, золотистых лучей закатилосьсолнце;звезды
высыпали на небе, а на земле, подражая им, засияли светлячки, -такдобрые
дела, совершаемые людьми, служат лишьжалкимподобиемвысшегодобра;на
пыльные дороги и на бескрайнюю равнину лег покой; глубокая тишина воцарилась
над морем, и даже волны не шептались о том далеком дне,когдаимпридется
возвращать своих мертвых.
ГЛАВА II - Дорожные спутники
- Сегодня, кажется, уже не орут, как орали вчера - верно, сэр?
- Не слышно, во всяком случае.
- Стало быть, не орут.