- Стало быть, не орут. Эти люди, когда открывают рот, так ужзаботятся
о том, чтобы их было слышно.
- Вполне естественная забота.
- Да, но ведь они орут постоянно. Им без этого жизнь не в жизнь.
- Вы говорите о марсельцах?
- Я говорю о французах. Все они любители поорать.
А что до Марселя, так мы знаем, что такое Марсель. Город, откудапошла
гулять по свету самая возмутительная бунтовская песня * из всех,когда-либо
сочиненных на Земле. Который просто не мог бы существоватьбезэтихсвоих
аллон-маршон - все равно куда, хоть к победе, хоть к смерти, хотькчерту,
на худой конец.
Произнесший эту тираду - с самым, впрочем, забавно-добродушным видом-
перегнулся через парапет и обвел Марсель взглядом,исполненнымвеличайшего
презрения; а затем принял независимую позу, заложив руки в карманы ибренча
там монетами, и подкрепил этот взгляд уничтожительным смешком.
- Аллон-маршон, скажите на милость!Лучшебыдалипорядочнымлюдям
аллон-маршон по ихнадобностям,анезапиралиихвкакой-тодурацкий
карантин!
- Да, обстоятельство предосадное, - согласился второй собеседник. -Но
сегодня нас обещают выпустить.
- Обещают выпустить! - воскликнул первый. - Да это,еслихотите,еще
большее безобразие. Выпустить! А с какой стати нас здесь вообще держат?
- Действительных причиннет,согласен.Нопосколькумыприбылис
Востока, а Восток - пристанище чумы...
- Чумы! - подхватил первый. - Вот в этом все дело. Недолго и очуметь от
того, что с нами здесь происходит. Я словно человек в здравом уме итвердой
памяти, которого засадили в дом для умалишенных - просто не могуперенести,
что меня подозревают в чем-либо подобном. Мое здоровье неоставляложелать
лучшего, когда мы сюда приехали; но от одного подозрения, чтоямогубыть
зачумлен, я совсем очумел. Да, да, они правы: у меня чума.
- Вы ее отлично переносите, мистер Миглз, -сулыбкойотозвалсяего
собеседник.
- Ошибаетесь. Знай вы всю правду обо мне, вы бытакнеговорили.Уж
сколько времени я просыпаюсь по ночам и твержу себе: вот я заболеваю, вотя
уже заболел, вот теперь я умру, и эти негодяивоспользуютсямоейсмертью,
чтобы оправдать свои предосторожности. Да я предпочел бы, чтобыменясразу
проткнули булавкой инакололинакартон,точнокакую-нибудьбукашкув
коллекции насекомых, чем терпеть те муки, которые я здесь терплю.
- Полно тебе, мистер Миглз, что уж теперь говорить об этом,когдавсе
позади, - послышался жизнерадостный женский голос.
- Позади! - подхватил мистер Миглз, который (вопреки своемуприродному
добродушию) находился, видимо,втакомрасположениидуха,когдавсякая
попытка со стороны прекратить спор лишь подливает масла в огонь. - А хотя бы
даже и позади, почему же мне не говорить об этом?
Женский голос принадлежал миссис Миглз,амиссисМиглзпоходилана
мистера Миглза - у нее было такое же приветливое, румяное лицо, одно изтех
славных английских лиц, на которых запечатлелся отблеск камелька и домашнего
уюта, озаряющего их пять или шесть десятков лет.