Четвертое действие. Фауст участвует в междоусобной войне двух соперничающих императоров. «Законный государь» побеждает – благодаря тому что
Мефистофель в реши-тельную минуту вводит в бой «модели из оружейной палаты».
Доспехов целый арсенал
Я в залах с постаментов снял.
Скорлупки высохших улиток
Напяливши на чертенят,
Средневековья пережиток
Теперь я вывел на парад.
Но победа «законного императора» приводит только к восстановлению былой госу-дарственной рутины (как после победы над Наполеоном). Недовольный
Фауст покидает государственную службу, получив в награду клочок земли, которым думает управлять по своему разумению.
Мы приблизились к заключительному, пятому действию.
Мефистофель усердно помогает Фаусту. Он выполняет грандиозную «отрицательную» работу по разрушению здания феодализма и устанавливает
бесчеловечную «власть чистогана». Для этого он сооружает мощный торговый флот, опутывает сетью торговых отношений весь мир; ему ничего не стоит
с самовластной беспощадностью положить конец патриархальному быту поселян, более того – физически истребить беспомощных стариков, названных Гете
именами мифологической четы: Филемоном и Бавкидой. Словом, он выступает здесь как воплощение нарождающегося капитализма, его беспощадного
хищничества и предприимчивости.
Фауст не сочувствует жестоким делам, чинимым скорыми на расправу слугами Мефи-стофеля, хотя отчасти и сам разделяет его образ мыслей. Недаром он
воскликнул в беседе с Мефистофелем еще в четвертом действии:
Не в славе суть. Мои желанья –
Власть, собственность, преобладанье.
Мое стремленье – дело, труд.
Однако и эта жизнь во имя обогащения не по сердцу герою, вовлеченному в стреми-тельный круговорот капиталистического развития. Фауст считает,
что он подошел к конеч-ной цели своих упорных поисков только в тот миг, когда, потеряв зрение, тем яснее увидел будущее свободного человечества.
Теперь он – отчасти «буржуа» сен-симоновского «про-мышленного строя», где, как известно, «буржуа» является чем-то вроде доверенного лица всего
общества. Его власть над людьми (опять-таки в духе великого утописта) резко отлича-ется от традиционной власти. В его руках она преобразилась во
власть над вещами, в управ-ление процессами производства. Фауст прошел долгий путь, пролегший и через труп Грет-хен, и по пеплу мирной хижины
Филемона и Бавкиды, обугленным руинам анахрони-ческого патриархального быта, и через ряд сладчайших иллюзий, обернувшихся горчайшими
разочарованиями. Все это осталось позади. Он видит перед собою не разрушение, а грядущее созидание, к которому он думает теперь приступить:
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил:
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени:
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И, это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.
Этот гениальный предсмертный монолог обретенного пути возвращает нас к сцене в ночь перед пасхой из первой части трагедии, когда Фауст,
умиленный народным ликовани-ем, отказывается испить чашу с ядом. И здесь, перед смертью, Фауста охватывает то же чув-ство единения с народом, но
уже не смутное, а до конца проясненное.