Мать вообще не дает мне денег на одежду.
– Эми, это чушь! – резко сказала мать. – У тебя полно одежды!
– Немодное старье! – тут же заорала на мать Эми. Видимо, я присутствовала при продолжении давнего спора. – Не все застряли в семидесятых в отличие от тебя! Ты когда-нибудь поймешь, что на дворе двадцать первый век? – Она указала на платье матери. – Это же катастрофа!
– Эми, прекрати, – поспешила вмешаться я. – Не об этом речь. К тому же лифчики тебе велики!
– Лифчики можно продать на интернет-аукционе, – едко сказала моя сестра. – Если они красивые и стoят как самолет.
Она натянула футболку, с расстроенным видом плюхнулась на пол и начала нажимать кнопки своего телефона.
– Эми, – сказала я наконец, чувствуя себя крайне неловко после инцидента. – Нам нужно поговорить. Мам, ты не сделаешь нам кофе или что-нибудь еще?
Мать, сидевшая с взволнованным видом, казалось, была рада возможности удалиться в кухню. Когда она ушла, я устроилась на полу напротив Эми. Она насторожилась и упорно не смотрела на меня.
О'кей. Нужно быть великодушной и понимающей. Я знаю, между нами большая разница в возрасте и к тому же три года ее жизни стерлись из моей памяти, но ведь существует же сестринская привязанность?
– Слушай, Эми, – сказала я своим лучшим тоном понимающей взрослой сестры, однако по-прежнему довольно холодно. – Воровать нельзя, тебе понятно? Нельзя красть, вымогать у людей деньги…
– Шла бы ты куда подальше, на хрен, – ответила Эми, не поднимая головы.
– У тебя будут серьезные неприятности. Ты вылетишь из школы…
– Пошла на хрен. – И затараторила: – Пошла на хрен, пошла на хрен, пошла… – Эми было не остановить.
– Слушай меня! – повысила я голос, призвав на помощь всю свою выдержку. – Знаю, в жизни бывает трудно. И тебе, наверное, одиноко, когда дома только мама. Но если ты захочешь о чем-нибудь поговорить или у тебя возникнут какие-то проблемы, помни – у тебя есть я. Позвони или пришли эсэмэску в любое время. Хочешь, сходим в кафе или в кино… – Я замолчала.
Эми, продолжая одной рукой набирать текст сообщения, показала мне другую с выставленным средним пальцем.
– О, да пошла ты сама! – в бешенстве воскликнула я, крепко обхватив колени. Кретинка малолетняя. Если мать всерьез думает, что я возьму ее к себе работать, она, должно быть, с ума сошла.
Некоторое время мы сидели в тяжелом, неприятном молчании. Затем я взяла диск с прощальным посланием отца, не вставая, дотянулась до проигрывателя и сунула диск в щель. Огромный экран на противоположной стене осветился, и через несколько секунд на нем появился отец.
Я не отрываясь смотрела на экран. Папа сидел в кресле, закутанный в красный велюровый халат. Комнату я не узнала, но, с другой стороны, я не так уж хорошо была знакома с интерьером домов, где жил отец. Его лицо было исхудалым – он начал резко худеть, когда заболел, словно из него понемногу выпускали воздух. Но его зеленые глаза сверкали, а в руке дымилась сигара.
– Привет, – хрипло сказал он. – Это я. Ну, это вы знаете. – Отец засмеялся, но смех перешел в сухой отрывистый кашель, который он заглушил, приложившись к сигаре, словно к стакану воды. – Как всем известно, шансы при моей операции – пятьдесят на пятьдесят. Каюсь, сам загубил собственный организм. Поэтому я решил: подготовлю для вас, о моя семья, маленькую речь – просто так, на всякий случай.
Он замолчал и сделал хороший глоток виски из стакана с толстым дном. Я заметила, что у него дрожит рука, когда он ставил стакан обратно. Неужели отец предвидел смерть? В горле возник ком. Я покосилась на Эми – девчонка, выронив телефон, как завороженная смотрела на экран.