– Зоя, обещай мне, что ты позаботишься о маме и о сестрах.
– Пап!
Но договорить Зоя не успевает. В окне кабинета на террасе появляется Муся, она растрепанная и бледная.
– Пап, там машина черная приехала.
Зоя от испуга закрывает себе рот:
– Как? (выглядывая в окно) Где?
Растопчин быстро отдает диссертацию Мусе через окно:
– Быстро. Сожги мою диссертацию, живо сожги. (Зое) Так, а ты принеси мне дедушкин саквояж старый.
Муся хватает папки и бежит на задний двор сада. Зоя, которая очень быстро нашла саквояж в шкафу, неожиданно начинает плакать. Василий Андреевич быстро собирается, бросая в саквояж рубашки, бритву, зубную щетку, книжки, но, увидев, что старшая дочь хлюпает носом, прекращает сборы. Снимает с вешалки свое пальто, надевает его. Машинально кладет в карман собранный из спичек домик. С минуту думает, потом неожиданно снимает пальто:
– Все, успокойся. Ну, что ты! – Гладит Зою по голове: – Они разберутся, это недоразумение, это все недоразумение, они обязательно разберутся, и я вернусь.
Зоя испуганно смотрит на отца. Очевидно, что Василий Андреевич с ней прощается.
Зоя начинает рыдать, бросается к папе:
– Папочка!
Василий Андреевич садится с ней на диван, обнимает за плечи:
– Господи, господи! Успокойся.
– Ты не поедешь никуда.
Василий Андреевич пытается шутить, улыбается и даже смеется:
– Ну, и не поеду никуда.
– Я тебя никому не отдам.
Зоя прижимается к отцу, рыдает на его плече:
– Да, все будет хорошо. Успокойся, успокойся, деточка, успокойся!
Василий Андреевич гладит Зою по голове, по спине, пытаясь успокоить. Но Зоя плачет навзрыд. В то время как Муся, выполняя волю отца, сжигает листки из папки, которую дал ей в руки Растопчин. Костер на задворках дачи догорает. Муся по очереди вынимает листочки бумаги, бросая их в огонь, одновременно читая напечатанные на машинке черным шрифтом строки. Мария тихо и внятно читает:
– «Свобода – это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода – это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине»…
Муся плачет, слова отца кажутся ей пророческими, она повторяет их. В какой-то момент она будто слышит его голос: «Свобода – это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода – это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине».
Последний лист диссертации профессора Растопчина догорает в пылающем костре. Муся встает с коленок и обреченно идет в сторону дачного дома. Белый дым заполняет вишневый сад. В доме слышны голоса, возгласы Василия Андреевича, рыдания Веры Сергеевны, девочек, а затем до этого отдаленного угла дачного сада добегает и Гуля. Слышен хлопок дверцы приехавшего черного «воронка», машина взвизгивает на развороте дачной дороги и, шурша шинами, уезжает из поселка. Через час в дачном поселке восстанавливается звенящая тишина, прерываемая звуками долбящего ствол дерева дятла и унылым «ку-ку» заблудившейся кукушки.
Наутро за столом на дачной террасе собрались все женщины Растопчины. Однако ни Зое, ни Гуле, ни Мусе совсем не хотелось есть. Вера Сергеевна села за стол позже всех. В ее руках был чайник с чаем. Она налила чай себе и маме, Елизавете Васильевне. Пригубила. Чай обжигал губы. Она посмотрела на бледные лица девочек, и ей захотелось заплакать. Однако она быстро взяла себя в руки:
– Муся, Гуля, Зоя! Ешьте.
За столом повисла пауза. Первая пришла в себя Муся:
– Не хочу.
– Это что за голодовка?
Девочки сидят молча. Зоя неожиданно для себя начинает плакать. Слезы текут из глаз непроизвольно, а она просто не может или не хочет их остановить. За Зоей начинает хлюпать носом Гуля. Муся сдерживается, но в уголках глаз уже блеснули первые слезинки. Вера Сергеевна очень твердо и уверенно пытается успокоить всех:
– Вы будете есть, влюбляться, выходить замуж. Петь и танцевать, жить ради папы, даже если он не вернется.
Зоя быстро:
– Он вернется.
Зоя смотрит в пространство, утирая платком глаза, неожиданно на террасу вбегает Митя. Он возбужден, на лбу выступил пот. Видно, что он бежал от автобусной остановки бегом.
Муся вскакивает со стула, ей казалось, что они вчера с Митей распрощались на целое лето. Муся просто умоляла Митю не мешать ей готовиться к экзаменам в ГИТИС:
– Митя… ты!
– Война началась.
Муся и Гуля вскакивают, бегут в другую комнату, включают радио на полную громкость. Митя бежит за ними. Из динамиков слышен хриплый голос Сталина:
– Братья и сестры! Сегодня, 22 июня, без всякого объявления войны фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз.
Зоя подходит ближе к радиотарелке, прислушиваясь. Елизавета Васильевна, сидящая за столом, задумчиво размешивает десертной ложкой сахар в чашке, Вера Сергеевна спокойно откусывает кусок пирога. Кажется, будто они и вовсе не слышат сообщения по радио. Наконец-то Вера Сергеевна встает, обнимает мать за плечи и тихо шепчет ей в ухо:
– Мама… Это война, мама.
– Да, Верочка… Да. Я поняла, родная моя.
Глава 2. Москва / Подмосковье. Сентябрь 1941
В городе явная осень. Дорожки усыпаны желтыми листьями, лужицы закованы ледяной паутинкой. Муся шлепает в ботинках по узким тропинкам. На ней мамина кофта. Лицо бледное, под глазами явные круги. Митя позвал ее к Дому культуры на окраине Москвы на проводы в армию. Его самого и Трофима вызвали почти в одно и то же время в военкомат повесткой. Институту, в котором числились оба товарища Муси, полагалась отсрочка от армии, но Митя с первых же дней войны упорно подавал прошение с просьбой отправить его на фронт добровольцем. И вот удача ему улыбнулась. Мите и Трофиму пришла повестка с просьбой присоединиться к народному ополчению Москвы.
Чем ближе Муся подходила к призывному пункту, тем больше встречались ей на пути бритые наголо новобранцы, военные с красными околышами на лацканах кителей и женщины с белыми косынками на голове, украшенные красными крестами.
Толпа людей все прибывала, а Муся с трудом продиралась через человеческий забор, высматривая Митю и Трофима, пока наконец-то не увидела строй парней в кепках, рубашках, штанах. Командир, который ходил вдоль строя, по очереди выкликал их имена:
– Скоротав, Концев, Донсков…
Парни, подхватывая рюкзаки, делали шаг из строя, выкрикивая громкое и звонкое «Я!», и вставали обратно в живую человеческую очередь:
– Отряд народных ополченцев! Слушай мою команду, равняйся. Смирно…! Налево!
Мусю оттесняет толпа, которую еле сдерживают два коменданта. Одна из девушек больно толкает ее в спину:
– Витя, Витя! Пиши, номер полевой почты дадут, и сразу пиши.
Строй новобранцев уже развернулся спиной к толпе и начал движение к Дому культуры. На окнах его стояли белые кресты, стекла были закрыты большим количеством мешков с песком. Один из парней оборачивается и кричит, размахивая кепкой:
– Ксюша, Ксюша! Я вернусь, не плачь
Неожиданно некто хватает Мусю за талию. Она охает, оборачивается:
– Девушка, вы не меня пришли провожать?
Мужчина достаточно взрослый, усатый. От него неприятно пахнет табаком и водкой. Муся вырывается, отрицательно машет головой и пытается пробраться поближе ко входу в ДК. Однако толпа провожающих мешает ей, оттесняя к краю площади:
– Сынок, ты ешь там, ешь, вот пирожки на дорогу.
Женщина в платочке протягивает узелок с пирожками худосочному парню с большим кадыком, тому неудобно, он явно хочет, чтобы мать побыстрее ушла:
– Мама, не плачь.
Муся делает шаг вперед, пока ее просто отталкивает женщина с черными волосами. Ее голова не покрыта платком, волосы растрепались, глаза безумны:
– Андрей, мы тебя ждать будем. Будем ждать!
Женщина хватает на руки пятилетнюю девочку. Она тянет руки к отцу, кудрявому молодому мужчине в роговых очках:
– Папа, папа! Возьми меня на ручки.