Тетя Лиля удивленно смотрит на юношу: «каков нахал!», но деликатно молчит. За нее вступается Василий Андреевич:
– Митя, извинитесь, пожалуйста!
Трофим берет друга за руку, пытаясь что-то объяснить тихо на ухо. Ему также неловко. Но Митя вырывается, кричит:
– Почему я должен извиняться? Вы все неправы. Коммунизм будет и солнечная электростанция будет! И никто при коммунизме курить не будет!
Митя выбегает с террасы и бежит по дорожке от дома к калитке. Муся, которая слышала весь диалог Мити со своими родственниками на втором этаже дома, спускается вниз на первый и кричит ему вслед:
– Митя, Митя… Стой! Ты куда? (тете Лиле) Эх, вы!…
Муся выбегает с террасы, пытаясь догнать юношу. тетя Лиля смотрит ей вслед с укоризной:
– Эх, два сапога пара. Вернее два валенка.
Зоя смотрит вслед Мусе. Ей неловко, кроме того она видит, что отец явно расстроен:
– Гуля, позови их обратно за стол.
В это время на террасу входит Вера Сергеевна с вазочкой, полной варенья, стеклянными розетками и десертными ложками:
– А вот и варенье, малиновое.
Гуля смотрит на малиновое варенье, пока Зоя хмурит брови. Младшей сестре было дано поручение – вернуть Мусю и Митю за стол. Кроме того пылкий юноша ей явно понравился:
– Везет же Муське, и где она такого красавчика подцепила?
Зоя машет на нее рукой, а Гуля успевает попробовать одну ложку принесенного варенья, но получив от Зои заслуженный подзатыльник, отправляется в сад за сестрой. Вишни в это лето отчаянно цветут, заполняя летний воздух дурманом и облетевшими лепестками. В сплетении веток Гуля не сразу замечает обнявшуюся парочку. Она прячется за куст, чтобы подслушать их разговор:
– Митя, стой! Ну, стой!
Мария отчаянно хватает его за рукав.
– Митя, остановись. Ну, не обращай на них внимание, Митя. И перестань обижаться.
– Я дурак? Да? Нет, просто они правы!
Митя неожиданно прижимает Мусю к себе. Воспоминания дня, когда Муся была у него дома так близка и досягаема, захватывают воображение юноши, он трогает ее за подбородок, гладит рукой по щеке.
– Ты чего?
Митя неожиданно и страстно ее целует. Гуля даже крякает от зависти, но ветки вишни скрывают их объятия, а обильные белые цветы заслоняют от нее сестру. Близится вечер. Край солнца еще алеет над горизонтом, но сумрак уже активно прокрадывается во все закоулки сада подмосковной дачи. Гуле становится зябко. Она ежится, еще раз осторожно выглядывает из-за кустов, чтобы запомнить дивную картинку целующихся Мити и Муси. Митя машет Мусе рукой, бежит к Трофиму, а затем на последний автобус. Затем, аккуратно наступая на шуршащие и сухие ветки на земле, тихо и незаметно Гуля возвращается к своему дому. За окнами дачного домика уже синяя и ночная мгла. Лунный свет серебрит дорожки и бросает блики на зеленый и деревянный заборчик вокруг сада. В вишневом саду затишье. Слышно лишь, как почти бесшумно падают лепестки с цветущих вишен на землю вокруг деревьев, покрывая ее плотным слоем.
В комнате девочек возня. Муся и Гуля дерутся подушками, не давая друг другу уснуть. Мальчики покинули дом, уехав на последнем автобусе, и девчонкам есть что обсудить. Вера Сергеевна ставит на террасе две керосиновые лампы, убавляет огонек в фитиле и кричит, обращаясь к сестрам:
– Прекратите, девочки.
Шум возни на минуту стихает, слышны лишь тихие и короткие смешки и шепот.
Вера Сергеевна прислушивается, девочки явно угомонились. Зато в образовавшейся тишине стал слышен сухой и отчетливый звук печатной машинки, а также голос Василия Андреевича, диктующего Зое свой очередной трактат. Вера Сергеевна осторожно заглянула в окно кабинета мужа на первом этаже, которое как раз выходило на террасу. Профессор Растопчин диктовал Зое наизусть выдержки из диссертации, одновременно складывая из спичек маленький домик. Стена домика росла, становясь все больше и больше. Вот появилась и крыша. Зоя сидела за машинкой и аккуратно печатала с его слов:
– Зоя, пиши! (читает) «Свобода – это стойкость, решимость. До самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине».
Зою отвлекло короткое шуршание за окном и звонок телефона. Она прислушалась. Мама с кем-то говорила по телефону, а за окном было опять тихо, лишь еле слышно шуршание опадающих белых лепестков с вишневых деревьев и очень далекий звук гудка паровоза. Зоя сосредоточилась на печатном листке:
– Хорошо (читает) «До самой смерти. Свобода – это…»
Но Василий Андреевич не успевает ей ответить. В кабинет входит Вера Сергеевна. Она встревожена, бледное лицо выдает ее крайнее беспокойство:
– Вася, я тебя прошу. Позвони сейчас же Седову и откажись от Любарского. Скажи, что ты не читал его работ. Не успел.
Василий Андреевич смотрит на жену удивленно:
– Вера, мы уже все это обсудили, и потом, я вовсе не могу отказать своему ученику.
Вера Сергеевна всплескивает руками. Зоя смотрит на родителей удивленно, она ни разу не видела, чтобы они ссорились:
– А от своих детей ты можешь отказаться? (закрывает лицо руками) Вася, ты только что всех нас предал.
– Что ты говоришь?!
– Да, ты нас предал!
Зоя вскакивает, она видит, что отец побледнел и трет виски:
– Мама!
Но Вера Сергеевна неумолимо продолжает:
– Зоя, молчи. Ты ничего не понимаешь, арестовали Любарского.
– Витю?
– Да, а вот этот товарищ является его научным руководителем. Понимаешь? И следующим, папочка, будешь ты. А потом все мы!
Василий Андреевич отходит к окну, смотрит в него короткое время, потом гладит свою лысину, по всему видно, что он обескуражен известием об аресте своего ученика. Обернувшись, он видит испуганные глаза Зои. Василий Андреевич смотрит на нее внимательно, берет себя в руки и тихо, отчетливо произносит.
– Я должен отвечать за каждое свое слово. Должен быть верен каждому своему слову. Самому себе. Если я учу одному, а потом поступаю по-другому, значит, меня просто нет. Я просто не существую.
Зоя влюбленными глазами смотрит на отца, запоминая каждое его слово. Видно, что она его просто боготворит, бесконечно доверяя всему, что скажет отец. Вера Сергеевна всплескивает руками:
– Вася, это все философия. Я уже сыта по горло твоей философией.
Вера Сергеевна выбегает из кабинета мужа прямо в сад, ее просто душат рыдания. Неожиданно в саду появляется Муся в ночной рубашке. Очевидно, что она слышала спор родителей и решила выяснить, что случилось. Увидев мать, которая тайком утирает слезы, Муся бросается ее утешать:
– Мама, мамочка… Мам, ну ты чего?
Муся прижимается к Вере Сергеевне. Та неловко ее целует в макушку, обнимает за плечи:
– Он эгоист, он думает только о себе.
Мусе неловко говорить об отце в третьем лице:
– Мам, ну вы поссорились.
– Мария, ты ничего не понимаешь!
– Мамочка!
В саду прохладно, Муся ежится, и Вера Сергеевна накидывает ей на плечи свой красный вязаный платок. Они начинают движение к даче. В светящемся окне папиного кабинета видны силуэты двух фигур: Василия Андреевича и Зои. И даже в саду слышен их диалог.
– Папа, они разберутся и выпустят его.
– Зоя, Виктор Любарский тут абсолютно ни при чем. Это все на много серьезнее.
Внезапный шум шуршащих по щебню автомобильных покрышек привлекает внимание профессора Растопчина. Этот же звук заставляет остановиться и маму Муси, Веру Сергеевну. Однако зловещий звук не замолкает, а нарастает все больше и больше. Вера Сергеевна подходит к забору ближе и выглядывает на дачную дорогу. Свет двух фар черного «воронка» мгновенно ослепляет ее.
– Муся, это все, все…
Муся бросается к забору и видит подъезжающую черную машину. Ее зловещий силуэт все ближе к их дому, и вот уже из машины выныривают два офицера НКВД, которые направляются именно к их калитке. Муся испуганно смотрит на маму, но Вера Сергеевна застыла словно изваяние. Красный платок упал с плеч прямо на белые лепестки цветков вишни, которыми усыпана все земля рядом с деревьями. Муся бросается к дому, Василий Андреевич, который также увидел из окна черный «воронок», внезапно прерывает свой разговор со старшей дочерью: