Вы и поговорить по-человечески не можете. Кретина за сто миль видно: он даже поговорить не умеет...
Тут он развернулся по-настоящему, и я опять очутился на полу. Не помню, потерял я сознание или нет, по-моему, нет. Человека очень трудно
нокаутировать - это только в кино легко. Но кровь у меня текла из носу отчаянно. Когда я открыл глаза, дурак Стрэдлейтер стоял прямо надо мной.
У него в руках был умывальный прибор.
- Я же тебя предупреждал, - говорит. Видно, он здорово перепугался, боялся, должно быть, что я разбил голову, когда грохнулся на пол. Жаль,
что я не разбился. - Сам виноват, черт проклятый! - говорит. Ух, и перепугался же он!
А я и не встал. Лежу на полу и ругаю его идиотом, сукиным сыном. Так был зол на него, что чуть не ревел.
- Слушай, пойди-ка умойся! - говорит он. - Слышишь?
А я ему говорю, пусть сам пойдет умоет свою подлую рожу - конечно, это было глупо, ребячество так говорить, но уж очень я был зол, пусть,
говорю, сам пойдет, а по дороге в умывалку пусть шпокнет миссис Шмит. А миссис Шмит была женой нашего швейцара, старуха лет под семьдесят.
Так я и сидел на полу, пока дурак Стрэдлейтер не ушел. Я слышал, как он идет по коридору в умывалку. Тогда я встал. И никак не мог отыскать
эту треклятую шапку. Потом все-таки нашел. Она закатилась под кровать. Я ее надел, повернул козырьком назад - мне так больше нравилось - и
посмотрел на свою дурацкую рожу в зеркало. Никогда в жизни я не видел столько кровищи! Весь рот у меня был в крови и подбородок, даже вся пижама
и халат. Мне страшно было, и интересно. Вид у меня от этой крови был какой-то прожженный. Я и дрался-то всего раза два в жизни и оба раза
неудачно. Из меня драчун плохой. Я вообще пацифист, если уж говорить всю правду. Мне казалось, что Экли не спит и все слышит. Я прошел через
душевую в его комнату посмотреть, что он там делает. Я к нему редко заходил. У него всегда чем-то воняло - уж очень он был нечистоплотный.
7
Через занавески в душевой чуть-чуть пробивался свет из нашей комнаты, и я видел, что он лежит в постели. Но я отлично знал, что он не спит.
- Экли? - говорю. - Ты не спишь?
- Нет.
Было темно, и я споткнулся о чей-то башмак и чуть не полетел через голову. Экли приподнялся на подушке, оперся на локоть. У него все лицо
было намазано чемто белым от прыщей. В темноте он был похож на приведение.
- Ты что делаешь? - спрашиваю.
- То есть как это - что я делаю? Хотел уснуть, а вы, черти, подняли тарарам. Из-за чего вы дрались?
- Где тут свет? - Я никак не мог найти выключатель. Шарил по стене - ну никак.
- А зачем тебе свет?.. Ты руку держишь у выключателя.
Я нашел выключатель и зажег свет. Экли заслонил лицо рукой, чтоб свет не резал ему глаза.
- О черт! - сказал он. - Что с тобой? - Он увидел на мне кровь.
- Поцапались немножко со Стрэдлейтером, - говорю. Потом сел на пол. Никогда у них в комнате не было стульев. Не знаю, что они с ними
делали. - Слушай, хочешь, сыграем разок в канасту? - говорю.
Он страшно увлекался канастой.
- Да у тебя до сих пор кровь идет! Ты бы приложил что-нибудь.
- Само пройдет. Ну как, сыграем в канасту или нет?
- С ума сошел - канаста! Да ты знаешь, который час?
- Еще не поздно.