Сидели в машине, и все! - Он опять стал толкать меня в плечо, дурак такой.
- Брось! - говорю. - В чьей машине?
- Эда Бэнки.
Эд Бэнки был наш тренер по баскетболу. Этот Стрэдлейтер ходил у него в любимчиках, он играл центра в школьной команде, и Эд Бэнки всегда
давал ему свою машину. Вообще ученикам не разрешалось брать машину у преподавателей, но эти скоты спортсмены всегда заодно. Во всех школах, где
я учился, эти скоты заодно.
А Стрэдлейтер все делает вид, будто боксирует с тенью, все толкает меня в плечо и толкает. В руках у него была зубная щетка, и он сунул ее
в рот.
- Что ж вы с ней делали? Путались в машине Эда Бэнки? - голос у меня дрожал просто ужал до чего.
- Ай-ай-ай, какие гадкие слова! Вот я сейчас намажу тебе язык мылом!
- Было дело?
- Это профессиональная тайна, братец мой!
Дальше я что-то не очень помню. Знаю только, что я вскочил с постели, как будто мне понадобилось коекуда, и вдруг ударил его со всей силы,
прямо по зубной щетке, чтобы она разодрала его подлую глотку. Только не попал. Промахнулся. Стукнул его по голове, и все. Наверно, ему было
больно, но не так, как мне хотелось. Я бы его мог ударить больнее, но я бил правой рукой. А я ее как следует не могу сжать. Помните, я вам
говорил, как я разбил эту руку.
Но тут я очутился на полу, а он сидел на мне красный как рак. Понимаете, уперся коленями мне в грудь, а весил он целую тонну. Руки мне
зажал, чтоб я его не ударил. Убил бы я его, подлеца.
- Ты что, спятил? - повторяет, а морда у него все краснее и краснее, у болвана.
- Пусти, дурак! - говорю. Я чуть не ревел, честное слово. - Уйди от меня, сволочь поганая, слышишь?
А он не отпускает. Держит мои руки, а я его обзываю сукиным сыном и всякими словами часов десять подряд. Я даже не помню, что ему говорил.
Я ему сказал, что он воображает, будто он может путаться с кем угодно. Я ему сказал, что ему безразлично, переставляет девчонка шашки или нет, и
вообще ему все безразлично, потому что он кретин. Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
- Ну-ка замолчи, Холден! - говорит, а рожа у самого глупая, красная. - Замолчи, слышишь!
- Ты даже не знаешь, как ее зовут - Джин или Джейн, кретин несчастный!
- Замолчи, Холден, тебе говорят, черт подери! - Я его-таки вывел из себя. - Замолчи, или я тебе так врежу!
- Сними с меня свои вонючие коленки, болван, идиот!
- Я тебя отпущу - только замолчи! Замолчишь?
Я ему не ответил.
Он опять сказал:
- Если отпущу, ты замолчишь?
- Да.
Он слез с меня, и я тоже встал. От его паршивых коленок у меня вся грудь болела.
- Все равно ты кретин, слабоумный идиот, сукин сын! - говорю.
Тут он совсем взбесился. Тычет мне под нос свой толстый палец, кретин этакий, грозит:
- Холден, в последний раз предупреждаю, если ты не заткнешь глотку, я тебе как дам...
- А чего мне молчать? - спрашиваю, а сам уже ору на него:
- В том-то и беда с вами, кретинами. Вы и поговорить по-человечески не можете.