— Все рыжие любят боль, разве ты не знал?
— Гм. — Йодольф повернулся к Грегору. — А как есть насчет тебя, лягушка? Ты любийт пытка? А еще я могу поставийт очень громкая музыка!
Булле с беспокойством посмотрел на Грегора.
— Товько, — сказал Грегор, на языке которого все еще звенела связка ключей, — не этот ваш павианий гемоввой. На вкус он как вевбьюжьи какашки. А так — пытайте, сколько кхотите.
Тут Булле не удержался. Он громко расхохотался.
Йодольф подозрительно посмотрел на них. И покачал головой:
— Люди… Вы есть чокнутый все.
Он подошел к подоконнику, взял банку с безжизненным Перри и потряс ее.
— Этот, по крайняя мера, готовый. — И Йодольф выбросил банку за окно.
Булле замер. Они услышали, как банка разбилась о мостовую. Йодольф повернул свой павианий зад прямо к лицу Булле.
— Что, карлик? Больше не смеяться?
Булле проглотил комок в горле.
Йодольф засмеялся, снял связку ключей с языка Грегора и вышел, громко хлопнув дверью.
Глава 27
Король — всегда король
В Осло дело шло к полуночи. И тем не менее город и не думал засыпать. Шагая по Церковной улице, король смотрел на горожан, спешащих куда-то с коробками, полными продуктов, на закамуфлированные грузовики с солдатами, проезжающие мимо. У всех был жутко воинственный вид и застывший взгляд. Воинственный и как бы загипнотизированный. Самое странное, что никто его не узнавал. Он только что выпил маленькую кружку пива в пивной «Валькирия», чтобы заглушить свою тоску по любимой и навеки утраченной Розмари. Официант потребовал с него деньги, хотя король объяснил ему, что он — черт подери! — сам король! Больше того, король, страдающий от любви! А когда король попытался расплатиться шведскими кронами (за отсутствием норвежских), официант попросту вышвырнул его! Подданные его величества не узнавали своего монарха. И он не узнавал их. Это было печально. Нет, это было страшно! А ведь ему еще предстояло найти место для ночлега. Он обзвонил несколько человек, которых считал своими друзьями, чтобы попроситься у них переночевать, но они бросали трубку, едва понимали, кто говорит. Может быть, попробовать обратиться в Армию спасения? Они, кажется, дают приют бездомным…
Король вдруг заметил, что идет мимо комплекса белых каменных зданий, окруженных оградой. Здания были знакомые. Норвежское Радио и Телевидение. Отсюда каждый год во дворец приходили телевизионщики делать запись его новогоднего обращения к норвежскому народу. И ноги сами понесли его величество к белым зданиям. Дальше ноги принесли его к крутящейся двери и дальше, в корпус телевидения. К дежурной при входе.
— Я хотел бы поговорить с Калле Паппсом, — сказал король дежурной сотруднице службы безопасности, сидевшей за стойкой.
Она, как полагается служебно-безопасной сотруднице, окинула его строгим оценивающим взглядом.
— Не думаю, что ты с ним знаком. Скалле Спаппс — очень большой человек на телевидении.
— А я король, — сказал король.
Служебно-безопасная дежурная посмотрела на него поверх очков и криво усмехнулась:
— Вот как, значит, ты — скороль, дружок? Одежду взял в скостюмерной, да?
Король обратил на нее свой взгляд. Это был не всепроницающий стробовзгляд, а мягкий, сонный взгляд из-под чуть приопущенных век. Король заговорил. Монотонным назидательным голосом стал произносить слова, тягучие, как сироп при температуре минус двадцать…
— Дорогие соотечественники! Старый год подошел к концу, он принес нам много достижений и того, чем мы можем гордиться. В общем и целом дела наши идут все лучше, Норвегия является одной из самых счастливых стран мира.