Саня снова переворошила фотографии из третьего пакета. Ей показалось, или действительно не хватало чего-то очень важного, того, что раньше помнилось, а теперь куда-то потерялось? Ну конечно, где же фотографии из роддома? Они точно были, Саня это помнила. Помнила, как вышли на крыльцо, как мама с папой суетились с цветами около машины, и тот самый официальный фотограф дядя Слава, чья и машина была, и фотоаппарат, группировал их на ступеньках роддома и кричал встать то кучнее, то левее, чтобы все попали в кадр и надпись «Родильный дом» влезла. Куда же они делись, эти фотографии? Саня очень хорошо помнила, как все прижимались друг к другу, как она еще неумело держала на руках сверточек с ленточкой ярко-синего цвета, а Саша обнимал ее за плечи.
Саня просмотрела остальные пакеты с фотографиями – глянцевыми свидетельствами самых красивых моментов их жизни, с развитием техники становившихся все более глянцевыми и красивыми, и на всякий случай заглянула под диван. Там, кроме притаившегося в укромном уголке давно пропавшего пыльного носка, ничего больше не было. Она сгребла фотографии обратно в пакеты, решив вечером спросить Сашу – может быть, есть какой-то другой пакет, который она не заметила. Может, лежит где-то отдельно? Саня сложила все в дипломат и поковыляла к стенному шкафу. Оступилась, когда запихивала дипломат на полку, и, стараясь не упасть, сильно стукнула им обо что-то, по звуку непохожее на стенку шкафа. Встав поустойчивей, Саня протянула руку – узнать, что там в глубине. Пальцы почувствовали знакомый металлический кантик и пупырчатую пластмассу, и, немного потрудившись, она извлекла второй дипломат, пластиковый и черный, двойник первого, с фотографиями. Но первый никогда не закрывался, сколько Саня помнила – защелки в нем не работали. Второй был плотно заперт. Внутри явно шуршали какие-то бумаги. Саня аккуратно поставила на место оба дипломата в изначальном порядке, скрыв запертый незакрывающимся.
Был ли смысл спрашивать об этом втором чемодане Сашу? Холодный ветерок возвращался, неся с собой знакомые пыльные смерчики. Выходит, не у нее одной в этом доме есть тайны. Хотя Саня была почти уверена: спроси она – и все разрешится какой-нибудь ерундой, недоразумением, давней забывчивостью, но спрашивать почему-то не хотелось. Возможно, потому, что объяснение от мужа потребовало бы откровенности и с ее стороны – относительно Вовкиного планшета и ее второго почтового адреса, и Сашкин забытый дипломат с рабочими бумагами повлечет признание в ее нечестности, в играх в конспирацию за его спиной.
Так или иначе, а настроение разбирать фотографии пропало окончательно. День потерял уютность, солнце за окном погрузилось в хмарь, потянуло той же невнятной тревожностью, что и на снежном поле, на том проклятом пути назад, где она решила идти прямиком через припорошенное снегом болотце и где сейчас лежат ее погибшие лыжи.
Саня вернулась в гостиную и включила телевизор. На время ее вынужденного домашнего заточения Саша настроил ТВ-фильтр на прием определенных каналов, и его стараниями телевизор показывал сейчас только «ТВ-3», «Домашний» и «Сериал 24х7». Бесконечные любовные перипетии ей уже порядком надоели, убеждения в скором и неизбежном конце света, который состоится со дня на день, – тоже. По «Домашнему» шла передача о здоровье. Неприятно сверкающий желтоватой, как облупленное яйцо, лысиной ведущий программы сосредоточенно кивал замогильному голосу за кадром: «Ученые доказали – мы живем под мощными потоками микробного дождя. Он не стихает ни на минуту. Он преследует нас с момента нашего рождения и сопровождает до смерти. Зонтики бесполезны, антибиотики бессмысленны, не спасет ни мытье рук, ни полоскание горла. Весьма вероятно, что эта бомбардировка бактериями несет, кроме условно патогенных, настоящие бичи человечества, и они уже стоят над нами грозными тенями в преддверии последних дней мира. Бубонная чума. Холера. Возвратный тиф. Проказа…»
Саня подняла пульт, чтобы перещелкнуть канал, но в последний момент остановилась и продолжила слушать.
18.12.2012 Саня
Настя, привет.
Спасибо тебе за письмо, за фотографии – они чудесны. Я, конечно, всех узнала, и даже тебя, не сомневайся. Надо сказать, что Мишка изменился мало – всё такой же симпатичный. И обнимаетесь вы там очень мило. Не думай, я ни на что не намекаю, но… он правда мало изменился. И песни, о которых ты говорила, которые он пел, смешные и маленькие, может, они и дают ему островок стабильности, позволяющий мало меняться. У каждого человека должно быть что-то милое и маленькое, для души, разве нет? Ну вот как те твои кожаные феньки, к которым возвращаться и тянет, и страшно, – они давали тебе хотя бы иллюзию стабильности в девяностые. Мне кажется, человеку уютнее в мире маленьких вещей, маленьких песен – это то, что даёт ему ощущение именно защищённости и счастья. А то, что в жизни всегда есть место подвигу, – оно, конечно, так, и подвиг совершим, когда нужно будет, но подвиги всегда – прорыв, а обычная жизнь – это малые шаги. Тут ты права. Только совершать их нужно в правильном направлении. Знаешь, я рада была читать, что ты сделала над собой усилие и надлом при написании диплома восприняла как появившийся другой шанс. Иллюстрации к детским книгам – это, может быть, даже лучше, чем картины свободного художника, потому что дети воспринимают книги через картинки и очень многое закладывается в них этими картинками. Я всегда любила качественные иллюстрации к детским книгам, а теперь буду смотреть на них ещё внимательнее, надеясь увидеть знакомое имя. Я вот диплом защитила. И что? Пять лет учёбы, интереснейшей временами, надо сказать, ушли в никуда, и моя нынешняя работа вообще не имеет никакого отношения к моей удовлетворённости жизнью.
Я тут странную передачу видела сегодня. Не знаю, смотришь ли ты каналы для домохозяек, мне Саша только их и оставил, чтоб я лишний раз из-за всякой политики не волновалась и выздоравливала быстрее. В этой передаче речь шла о микробном дожде. Там, конечно, нагнеталось страху, в общем, мы все умрём, если срочно не купим чудо-антибактерин, как раз специально для нас и именно сейчас продающийся по льготной цене, спешите успеть, – но толику здравого смысла ухватить удалось. Каждый день микроскопические разочарования, горечи, непонятности, лёгкое отчуждение – вроде бы, невесомо всё, жизнь прекрасна, я люблю и любима, любима горячо и навсегда, но микробный дождь капля за каплей, капля за каплей – царапины недосказанностей, всё такое несерьёзное, всё можно пережить, кап, кап… Всё так ничтожно, всё так не стоит наших слёз. А потом мы умираем от какой-нибудь особой формы бубонной чумы, поражающей душу, сами не понимая, что с нами происходит. Мне бывает временами очень плохо, Настя. Так было сегодня. Но я уже пережила, конечно. Чудо-антибактерин в действии – для души достаточно приготовить себе сладкий чай и испечь домашнее овсяное печенье. О, кстати, вопросик на засыпку – а ты могла бы общаться с убийцей? Нет, конечно, не с мрачным мужиком с топором и горящими глазами, вроде Раскольникова. С каким-нибудь мелким убийцышкой, который и не нагрешил-то сильно. Так, может, на хомячка какого случайно в детстве наступил… или вообще в мыслях сгоряча припечатал кого-то – «убил бы!» – а тот возьми, да и… собственно, это я так. Чисто теоретически, как понимаешь.
Вот, а насчёт микробного дождя мысль у меня возникла. Более здравая, чем всё, что до сих пор тебе тут понаписала. Она требует проверки и разных разговоров, поэтому пока я тебе ничего писать на эту тему не буду. Сама не знаю точно, что из этого получится, но попробую.