— Весь набор, за исключением карточек. Интересно, каков на вкус толченый лесной орех?
— Полагаю, это месиво напоминает арахисовое масло.
— Ага, только еще противнее.
Мы улыбнулись. Каролина отложила Геррика и ровными сильными мазками принялась втирать воск в книгу, над которой трудилась перед моим приходом. Я сказал, что хотел бы поговорить о Родерике, и рука ее притормозила, а улыбка погасла.
— Наверное, все это для вас полная неожиданность… Я и сама хотела переговорить… Одно за другим…
Впервые она чуть обмолвилась о Плуте. Каролина опустила голову, ее набрякшие веки казались влажными и странно голыми.
— Род заладил, что с ним все в порядке, но я-то знаю, что нет, — сказала она. — Мама тоже это знает. Скажем, история с дверью: когда это он оставлял ее на ночь открытой? Пусть он отпирается, но он вправду бредил, когда очнулся. Наверное, его мучат кошмары. Всякие звуки мерещатся… — Каролина макнула пальцы в банку с ланолином. — Полагаю, он не рассказывал, как на прошлой неделе ночью влетел ко мне?
— К вам?
Я впервые об этом слышал.
Она кивнула и продолжила работу, изредка взглядывая на меня.
— Род меня разбудил. Не знаю, в котором часу, но была глубокая ночь. Я ничего понять не могла. Он ворвался ко мне и заорал, чтобы я прекратила двигать мебель, мол, я его уже с ума свела! Потом увидел, что я в постели, и позеленел — честное слово, стал желтовато-зелененький, в точности как его синяк. Вы же знаете, его комната почти прямо подо мной; так вот он заявил, что уже битый час слушает, как я что-то волохаю по полу. Он подумал, я решила переставить мебель! Конечно, ему это приснилось. Как всегда, в доме было тихо, словно в церкви. Самое ужасное, что сон показался ему реальнее яви. Еле-еле успокоился. В конце концов я уложила его с собой. Я-то уснула, а вот спал ли он, не знаю. Наверное, до самого утра глаз не сомкнул, все чего-то ждал.
Я задумался.
— Что-нибудь вроде обмороков с ним не случалось?
— Обмороки?
— Может, это был какой-то… приступ?
— То есть припадок? Нет, ничего такого. В школе с одной девочкой случались припадки, это было ужасно. Я бы распознала.
— Приступы бывают разные. Можно понять: увечья, смятение, странное поведение…
— He знаю, не знаю, — скептически покачала головой Каролина. — Вряд ли. С чего бы им взяться? Раньше-то ничего не было.
— Может, и было. Разве он скажет? Некоторые почему-то стыдятся эпилепсии.
Каролина нахмурилась и снова помотала головой:
— Нет, не думаю.
Отерев руки от ланолина, она завинтила крышку банки и встала. В прорези окна маячило быстро темнеющее небо, комната казалась еще промозглее и мрачнее.
— Господи, тут как в леднике! — Каролина подышала на пальцы. — Помогите мне, пожалуйста.
Вдвоем мы подняли поднос с обработанными книгами и пристроили его на стол. Каролина обмахнула подол и, не поднимая глаз, спросила:
— Не знаете, где сейчас Род?
— Когда я подъезжал, они с Барреттом шли к старому саду. А что? Думаете, надо с ним поговорить?
— Да нет, просто… Вы давно заглядывали в его комнату?
— Давно. Последнее время он к себе не приглашает.
— Меня тоже. На днях, когда его не было дома, я случайно к нему зашла и увидела кое-что… странное. Не знаю, подкрепит ли это вашу эпилептическую версию… Скорее нет. Пойдемте, я вам покажу. Если Барретт в него вцепился, это надолго.
Идея меня не вдохновила:
— Пожалуй, не надо, Каролина. Роду это не понравится.
— Мы быстро.