Неутомимый взгляд пессимиста способен увидеть тысячи нелепых мелочей, портящих любой город, но в Ярославле происходит автоматическая замена оптики, и волей-неволей турист оказывается в мире «Бесприданницы», где уюту, размеренности и покою есть только одна альтернатива – любовные страсти под мохнатого шмеля. Последний вариант был полностью вычеркнут из жизненной парадигмы Виктора, и он смело вышел на улицы своей временной командировочной родины. Ну и, конечно же, его внутренний нытик полностью капитулировал, едва оказавшись один на один с городом. Набережная открыточного вида пела шансон и пахла листьями, в уютных ротондах студенты делали селфи, по тротуару неспешно прогуливались старички с маленькими собачками. Река гипнотизировала каждого, кто нечаянно застывал у берега, и отпускала, не выдерживая конкуренции с продавцами мороженого. Виктору всё это показалось даже чересчур. Ну тут подул ветер, и маленькие листья закружились словно золотые конфетти, привлекая толпу с телефонами. Виктор лениво достал свой телефон, чтобы тоже сделать пару осенних кадров. И только, казалось, сказочный аттракцион закончился, как экран телефона осветила яркая вспышка, искра. Он, не понимая, чего ищет, стал оглядываться. Сердце танцевало, от яркости осенних красок болели глаза, толпа превратилось в одно плавно колеблющееся пятно, и где-то там, на периферии людского потока, искрила и смеялась Машка. Может быть, секунда прошла, а может, минут десять, прежде чем он оказался рядом с ней и поздоровался.
– Искринская, ты?
– Да, мы знакомы?
– Маша, это я, Витя, мы вместе учились. Иняз же! Ну!
– Викус? Вот это да! Неплохо ты проапргрейдился. Ты как тут у нас оказался?
– Да бизнес, а ты?
– Квартиру бабушкину продаю.
И как-то стало непонятно, о чём дальше говорить. Всегда с ней такое. Лёгкая, весёлая, но близко не сойтись. Много раз Виктор пытался заговорить с ней в общих компаниях. Устроился писать курсовую к её научному руководителю, ходил на дни рождения к подругам. Каждый раз строил планы, и каждый раз гордо уходил, потому что она совсем его не замечала, смотрела как на мебель, обсуждала с другими людьми какую-то бесполезную ненужную ерунду. А потом он долго готовился к следующей встрече: выбирал повод, одежду, истории. И так три года. В последний раз перед самым выпускным, он пригласил её обсудить диплом, и они проговорили целых два часа и тринадцать минут. А потом он заболел от счастья. Когда прошла неделя, Машка уже встречалась с каким-то немцем.
– Пойдём выпьем кофе!
– Знаешь, давай лучше пиво! Вот как раньше – из бутылки на лавочке, и сухариков купим.
Когда они сели на лавочку со всем своим студенческим реквизитом, уже почти стемнело.
– Какой ты стал важный, как-то неудобно тебя по имени и на ты называть. Прямо Виктор, как тебя по отчеству?..
– Виктор Сергеевич!
– А я Мария Петровна тогда.
– Искра Петровна!
– Да. Но скоро буду Марией Цоттер. Квартиру продам, и прощай, немытая Россия! Уеду в Швейцарию!
– Да ладно?! Чем тебе немытая Россия вдруг разонравилась? Или у вас там типа любовь?
– Да, такая, знаешь, спокойная, понятная. Словно мы женаты уже лет тридцать.
– Это ты просто не встретила своего человека. Возможно, я последний романтик, но я считаю, что брак нужен, только когда искры летят, да-да, ну или что там ещё летает обычно.
– Бабочки в животе. Надо знать классику.
– Когда вот она там где-то замаячила, а ты её уже чувствуешь по электричеству в воздухе, по направлению ветра, по шуму деревьев, в которых внезапно различимы слова, неважно какие, не смейся ты. А вот спокойствие, планы совместные – это всё равно что модель чувства, напечатанная на 3D-принтере. Смотришь – вроде оно. А выкинешь в ведро – ничего и не изменится.
– Да это я просто выбирать не умею. По тебе сразу видно, что ты – умеешь. Вот уеду и тоже научусь, а здесь ведь болото, ну ничего не происходит, совсем. Работу я не люблю, причём ни одну. Пока устраиваешься, едешь туда по два часа в один конец – ещё ничего так. А как доедешь, посмотришь на них на всех, и в окошко хочется. Они говорили, что я плохо старалась: начальник, коллеги и даже родители. Ну я и поверила. Действительно. Людям нужна самоотдача, огонь в глазах. Даже если ты после иняза с двумя языками устраиваешься переводить документацию по стандартам резьбы в шурупах, нужно себя проявить так, словно фраза «крестообразный шпиц» значит для тебя что-то большее, чем маленькая собачка со странной геометрией тела.
– Ну это же инфантилизм чистой воды, ты уж извини. Устройте меня так, чтобы мне нравилось и платите много денег. Не бывает такого. Вот у меня прекрасная работа, да, не всё нравится, но я умею держать баланс. Это тоже искусство. Для взрослых людей. Так что никакая ты не Мария Петровна, а просто Машка.
– И вовсе нет, я тебе сейчас объясню всё на пальцах, как это работает.
При слове «пальцы», Виктор посмотрел на её руки, а там были часы. И на часах было почти девять. Он подумал, что самое правильное сейчас – позвонить клиенту и сказать, что отравился, или заболел, или ещё что-нибудь стандартное. Потому что Маша уже здесь, рядом, не надо больше ничего изобретать, возможно, это его самый последний шанс. Но с другой стороны, как это будет выглядеть? Словно он ненадёжен, не ценит своё дело?
– Подожди, мне, к сожалению, уже пора идти на переговоры. Ты когда уезжаешь?
– Послезавтра. А приходи ко мне после своих переговоров. Это надолго?
– Да нет, ну час-два максимум. Я вырвусь и приду. Говори адрес.
Она долго рылась в маленькой сумочке, почти скрылась там сама по пояс. Достала помаду, кошелёк, какие-то корочки с документами, две связки ключей, телефон, шарфик, солнечные очки, капли для глаз, билет на выставку, скомканные в шарик ненужные чеки, конфету, камушек, разорванный браслет и, наконец, маленький карандаш. На билете она написала адрес и телефон. И вручила этот билет Вите.
Расстались быстро. Ведь два часа уже начались.
Виктор спешил в ресторан, размышляя по дороге, что он должен быть полон сил и энергии, как котёнок в рекламе. Но вместо этого внутри была только ноющая тревога. Он хотел было позвонить яртанцам, предупредить, что задерживается, но у него немного тряслись руки. А когда начал говорить, то понял, что и голос тоже повреждён любовным Альцгеймером.
В «Дальней хижине» уже гудело застолье. Шашкин сидел во главе стола и поглощал свиные рёбра, смеялся, брал жирными толстыми пальцами бокал с пивом, громогласно что-то рассказывал с набитым ртом. Рядом сидела секретарша Ольга Александровна, женщина лет пятидесяти с громким прокуренным голосом и с жёлтыми волосами. Она вульгарно смеялась в ответ на шутку соседки по столу, красивой женщины с точёной фигурой, длинными волосами и декольте. Справа от женщин располагался ряд одинаковых чиновников в костюмах и с залысинами, а за ними ещё одна компания, которую Виктор разглядел сразу – трое деляг в джинсах и рубашках с короткими рукавами. Всё это шумело, смеялось, звенели бокалы после тостов, выкрикивались ёмкие матерные эпитеты. В общем, всё располагало к тому, чтобы уйти незаметно и тихо. Если бы за столом не было женщин. Но они, как выяснилось позже, не только его сразу заметили, узнали, но и поняли как-то, что он был на набережной, и что в отеле не работает фен, что у него в Москве есть собака, и что он не любит футбол.