На Марисе были одни лишь трусики‑бикини. Она взяла сигарный окурок, закурила и, откинувшись на свой рабочий стол, выпустила изо рта колечко дыма.
– Хорошенькая девственница, – произнесла она.
– Вообще‑то я была монахиней, – сказала Феррера. – Возможно, это играет роль.
Мариса насмешливо фыркнула, отчего из носа у нее вырвалась струйка дыма.
– Шутите, наверное.
Окинув ее взглядом, Феррера заметила стоявшую за ее спиной бутылку «Гавана‑Клаб» и банку колы.
– Я оденусь, – сказала Мариса.
И, пошарив в поисках одежды, влезла в футболку.
– Ваш начальник, – сказала она и запнулась, роняя пепел. – Не знаю, как его там, но мужик он умный. Головастый. Что для копа редкость. И для севильца также. Умный мужик, Заслал вас сюда одну. Он все время думает, соображает. Пришел сюда, посмотрел мои работы… ни слова не сказал. И все думает, думает. Прокручивает в голове. И в результате – вот вы здесь, у меня, правда? Бывшая монашка. Все просчитано.
– Не такая уж я монашка, – прервала Феррера пьяную болтовню.
– Нет? А почему? Выглядите подходяще, – сказала Мариса. – Наверняка можете сами выбирать себе парней.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– А ко мне‑то всякие липнут, – пробормотала Мариса как бы себе под нос. – Расскажите‑ка, почему у вас не получилось с монашеством.
– Однажды вечером в Кадисе меня изнасиловали двое парней, – невозмутимо ответила Феррера. – Подкараулили меня, когда я шла к своему парню. Вот так. Подробности вам знать ни к чему. С монашеством не вышло, потому что я небезупречна. Имею слабости.
Мариса сплюнула табачные крошки из жеваного кончика сигары.
– И это тоже просчитано, – неприязненно бросила она.
– Единственное, что просчитал старший инспектор, – это то, что вы вряд ли очень любите мужчин. Почему он и послал к вам меня… женщину.
– Бывшую монашку, которую изнасиловали.
– Он не думал, что я вам это расскажу.
– Зачем же рассказали?
– Чтобы вы убедились, что я не та хорошенькая девственница, которой вы меня сочли, – сказала Феррера. – Я тоже кое‑что перенесла, тоже страдала. Может быть, меньше, чем страдает Маргарита, но достаточно, чтобы понять, каково это, когда в тебе видят лишь кусок мяса.
– Выпьете? – осведомилась Мариса. Казалось, слова девушки послужили для нее своего рода сигналом.
– Нет, спасибо, – сказала Феррера.
Мариса щедро плеснула себе в стакан рому и разбавила его колой.
– Садитесь. – Она указала на низкую дешевенькую табуретку. – Вы, похоже, взмокли.
И Феррера окунулась в облако ее запаха – запаха мыла и дезодоранта с примесью пота.
– Вы всегда пьете во время работы?
– Никогда, – отвечала Мариса, вновь поднося зажигалку к своему окурку.
– Значит, сейчас вы не работаете?
– Работала бы, если б не мешали.
– Другие тоже мешают? Не только мы?
Мариса кивнула. Отпила из стакана.
– Дело не только в том, что он считает меня мужененавистницей… – сказала она, тыча в сторону девушки своим окурком. – А я вовсе и не мужененавистница. Как могу я ненавидеть мужчин, если только мужчины могут меня удовлетворить? Трахаюсь я только с мужчинами. Какое же это мужененавистничество? Ну а вы? Тоже трахаетесь только с мужчинами?
– А в чем же тогда дело? – спросила Феррера, чувствуя, что одурманенный алкоголем мозг собеседницы уже повело в сторону.