Рамирес, взяв под руку Кортеса, вышел с ним из комнаты. Феррера, сунувшись в дверь, прикрыла ее.
– Мы хотим, чтобы ты слетал в Лондон, – сказал Пабло.
– Не могу.
– С комиссаром Эльвирой мы уже переговорили.
– Я уже объяснил тебе, что здесь у нас наметился прорыв. У меня такое чувство, что я наконец‑то нащупал ход. Оставить здесь дело я не могу, – сказал Фалькон. – А потом, увидев меня в Лондоне, Якоб сразу поймет, что я все рассказал тебе. И расценит это как предательство.
– Ты повидаешься с парнем из контртеррористического подразделения Скотленд‑Ярда. Это некий Дуглас Гамильтон. Он тебя проинструктирует. А встретившись с Якобом, ты объяснишь ему, что привело тебя в Лондон. Что тебе нужно выяснить, какого черта он убегает от хвоста из МИ‑5. Что мы не ожидали подобного от нашего новоиспеченного агента, – сказал Пабло. – Понятно, Хавьер? И потом, от работы мы тебя отрываем только на один день. Улетишь ты не позже чем через час, а вернешься уже к вечеру, мы это гарантируем.
– Ладно, – сказал Фалькон. – Посылаю тебе еще два кадра персонажей с русских дисков, личности которых мы не можем определить. Один из них, по моему убеждению, американец.
– Не обсуждай ничего этого со своим дружком Флауэрсом.
– Ты собираешься повторять мне это каждый раз, как только услышишь слово «американец»?
– Марк Флауэрс – очень опытный оперативник. Он нюхом чувствует, что происходит. Я крайне удивлюсь, если он не даст о себе знать звонком еще сегодня.
– А что именно «происходит»?
– Ты поглядел на таинственного незнакомца в доме у Якоба? – спросил Пабло, проигнорировав последний вопрос.
– Никогда мне не встречался, – отвечал Фалькон.
Разговор был окончен. Фалькон угрюмо глядел на аппарат, не желая дальнейших осложнений. Он вызвал Ферреру.
– Меня до вечера не будет, – сказал он. – И я попрошу тебя опять навестить Марису и поработать с ней. Сделай все возможное, чтобы завоевать ее доверие. Она должна сообщить нам, кто именно оказывает на нее давление.
Откинувшись в кресле, он попытался глубоко дышать и прогнать напряжение, вспоминая прощальный поцелуй Консуэло. Поцелуй этот выражал многое. Он заключал в себе сложное чувство женщины, вверяющей мужчине свою судьбу. Потом ему вспомнился футбольный матч в саду и как доверчиво приник к его груди Дарио вечером, накануне матча. Мальчик многое значил для него, заставляя вспомнить собственное его безоглядное доверие матери, то, как целовала его когда‑то мама в Танжере. И это сходство с Дарио и осознание им этого сходства заставляло его чувствовать как свою силу, так и слабость, уязвимость. Он открыл глаза и, опершись на стол, расправил плечи, собираясь встать и ехать в аэропорт. Он вдруг понял, что происходит: в нем стали пробуждаться родительские чувства, и это изменило отношение к нему Консуэло, решившей впустить его в свою жизнь, всецело доверившись ему.
– Опять вы! – сказала Мариса, увидев Кристину Ферреру в приоткрывшуюся дверную щель. – Не знаю, что случилось с вашими коллегами. Пол Севильи может быть ограблено и изнасиловано, а вы все ко мне ходите, в мою дверь стучитесь!
– Это потому, что мое дело – убийство, а не что‑нибудь другое, – ответила Феррера.
Мариса смерила ее взглядом. Глаза ее блестели: не то выпила, не то наширялась.
– Выбрана специально, – сказала Кристина.
– Для чего выбрана? – спросила Мариса, чувствуя, как под носом у нее собираются капли пота. – Входите, – добавила она внезапно поскучневшим голосом и пропустила Кристину в дверь.