Кальдерон курил теперь еще более сосредоточенно. Потом он поскреб в своей редеющей шевелюре, левый глаз его дернулся.
– А почему ты считаешь Марису ключевой фигурой?
– Самое плохое, что могло случиться в решительный момент нашего расследования дела о взрыве, – это лишиться следственного судьи, отвечающего за связи с общественностью и арестованного по обвинению в убийстве жены. В результате был нарушен весь ход расследования. Если тебя опорочили намеренно, то главной исполнительницей была Мариса.
– Я поговорю с ней, – кивнув, сказал Кальдерон. Лицо его посуровело, челюсти были сжаты.
– Ни в коем случае, – сказал Фалькон. – На ее посещения наложен запрет, Эстебан. Я против того, чтобы ты с ней делился. Единственное, чем тебе всерьез следует заняться, – это постараться раскрыть тайники памяти и вспомнить каждую деталь, которая может оказаться мне полезной. И было бы желательно прибегнуть для этого к помощи профессионала.
– Ах, ну конечно! – вздохнул, догадавшись, Кальдерон. – Куда ж без психоаналитика!
Леонид Ревник все еще сидел за столом Василия Лукьянова в клубе, но на этот раз он ждал вестей от Виктора Беленького, своей правой руки. Получив контроль над побережьем вскоре после того, как в 2005‑м полиция расчистила для этого почву, он первым долгом привлек Беленького в качестве главы строительного бизнеса, что давало возможность отмывать деньги, получаемые от распространения наркотиков и продажи живого товара. У Беленького был приличный вид благовоспитанного человека – красивый, лощеный, успешный бизнесмен, к тому же свободно говоривший по‑испански. Впрочем, вся эта благовоспитанность была лишь внешней оболочкой, дорогой упаковкой, внутри которой притаился зверь, чьи вспышки неукротимой ярости пугали даже самых свирепых психопатов из окружения Ревника и его клевретов. Но Беленький умел быть и обаятельно‑дружелюбным и на удивление щедрым, особенно к тем, кто спешил выполнить любое его распоряжение. В результате он завязал тесные связи в полиции, в Гражданской гвардии, и некоторые офицеры‑гвардейцы хранили у себя в гаражах толстые пачки купюр, переданных им Беленьким. Леонид Ревник надеялся разузнать через Беленького, где осели деньги и диски, которые Лукьянов выкрал из клубного сейфа. Сейчас он курил свою третью на дню сигару. Сейф был все еще распахнут, и пустая утроба его зияла, выставленная на обозрение. Кондиционер в комнате барахлил, и Леонид обливался потом. Лежавший на столе мобильник зазвонил.
– Виктор, – произнес Ревник.
– Я немножко запоздал со звонком. Добыть информацию оказалось не так просто, потому что дело это, строго говоря, вне юрисдикции моего знакомого, – сказал Беленький. – Отряд, прибывший на место аварии, базируется в Утрере, городке неподалеку от Севильи. Обнаружив деньги, полицейские доложили по начальству в Севилью и, поскольку сразу же стало ясно, что это не рядовая автокатастрофа, а жертва – человек не простой, инструкций, что делать, испросили на самом верху, у комиссара Эльвиры.
– Черт… – прошипел Ревник.
– Ну а он передал полномочия старшему инспектору Хавьеру Фалькону. Помнишь его?
– Его каждый помнит еще с того взрыва в июне, – сказал Ревник. – Так куда же все это пошло?
– В управление полиции в Севилье.
– А найдется там у нас кто‑нибудь?
– Как иначе я бы все это узнал?
– Ладно. Каким же образом нам это вернуть?
– С деньгами ты можешь попрощаться, – сказал Беленький.