– Стой, – сказал тот, что справа. – Не спи.
– Да я… – начал было капитан, подбирая слова, но тот, что слева, перебил:
– Зачем окно-то разбил?.. Платить ведь придется.
Мысли давались сейчас тяжело, поэтому Коля замолчал и посмотрел сначала на одного, потом на другого. И поймал себя на том, что выглядит точно как классический алкаш. Бесполезно даже объяснять. Вид говорил сам за себя. И водкой разило наповал, даже сам чувствовал. Раньше запер бы такого отсыпаться в укромном месте, а бормотание не стал бы и слушать.
Пока его вели через двор, он успел только порадоваться, что документы с собой не взял. Не хватало еще такой славы. Бывший спился, все понятно… Но кто же это сделал, думал капитан, приходя в себя с каждым шагом. И зачем?.. Хорошо, что вообще не пристукнули. Однако, раз так, то он что-то нашел, нашел… Правда, сам не знает, что… но – нашел.
– Эй, ребята, – сказал он, вспомнив, что здесь, в двух шагах, Левин офис. – Вы меня не волоките так, позорно ведь. Я сам пойду.
– Проснулся?.. – спросил милиционер справа, продолжая крепко держать его под руку.
– Да ну пусти же ты, вот ведь!.. – Капитан попробовал вырваться, но его снова тряхнули, отчего он сморщился и зашипел. – Зарраза…
– Щас зубы почистим, раз проснулся, – сказал кто-то из них. – Если рот еще раз откроешь.
– Да ладно тебе!.. Вы бы лучше… – начал еще раз Елагин, не в силах так вот сразу сдаться.
– И уши тоже, – перебил его второй. – Если не слышишь.
В общем-то, на милиционеров он не сердился: те делали свою работу. Видно, позвонил кто-то, сказал, что алкаш во дворе буянит, окно разбил. Ну, они приехали. Все нормально. Эх, знать бы, кто позвонил, подумал капитан. Вот тогда бы он быстро понял, что тут такое творится.
Он сидел в «УАЗике», позорно запертый. Никогда еще так не ездил. В кузове таких «УАЗов» – было: стрелять, на захват, еще в молодости. Но не запертым же. Обидно даже.
Привезли. Куда – не понял поначалу, очень уж голова болела, и от удара, и, видимо, от водки. Кто их знает, сколько проглотить пришлось. Выбравшись из машины, морщась и хромая, капитан огляделся. Ага, вот куда. Вытрезвитель. Этого еще не хватало. Первой мыслью было объяснить, что он не пьяный, что все это не так, но после пары шагов его так повело, что чуть не упал. Кто его знает, какой дрянью накачали, подумал Елагин сквозь мутную пелену в сознании. Был бы пьяный – точно полез бы объясняться. Но он был трезв, и понимал, что ничего не докажет, только насторожит работников. Сам, сам же прекрасно все это знал, как бывает. Только с другой стороны, с той, милицейской.
Вот как отливаются алкашеские слезки, подумал капитан, и вдруг буквально остолбенел. Сквозь приоткрытую воротину он увидел Левину секретаршу. Она стояла там, на улице, и, жестикулируя, объясняла что-то милиционеру. Тот стоял к Елагину спиной, а секретарша – лицом. В следующий момент воротина скрыла ее, но капитан заметил, с каким упорством она говорила. Будто настаивала на чем-то, или доказывала.
Вывод был один: это ее работа. Хотя поверить давалось с трудом. Затем капитан оказался в большом зале, заставленном койками с клеенкой вместо простыни, а потом и на койке. После этого от него отстали, и он, только коснувшись тощей подушки, вырубился, будто ток отключили.
Сколько лежал – неизвестно. Очнулся на спине, поперек койки. Свесился до пола, чуть пополам не сломался. За окном было светло. То ли этот день, то ли другой уже. А может, вообще пять минут прошло. Лежал он в одних трусах, босиком. Так не сбежишь.
Решив встать, капитан заглянул под койку в поисках тапочек и покачал головой. Когда-то смеялся над такими рассказами. Ох, отливаются чьи-то слезки, подумал он и зашлепал к двери. Она была заперта. Капитан постучал, огляделся. Половина коек свободна, на остальных лежат, валяются… Он снова постучал, уже сильнее. Никакой реакции. Он замолотил кулаком по двери, крикнул:
– Откройте!..
Снова огляделся – на окнах решетки, кругом такие хари… Закатали его, закатали, как в банку, с этими вот… Капитан замолотил кулаками по двери, заорал в щель:
– Да открывайте же!.. Я по ошибке тут!.. Откройте, объясню сейчас!..
Дверь неожиданно и впрямь открылась, но вместо готового обсудить все проблемы милиционера оттуда стремительно выскочил лишь чей-то кулак, очень большой, и попал капитану в нос. Тот, теряя равновесие, шагнул назад, налетел на койку и грохнулся навзничь, на какого-то панически закричавшего человека. Пока они выбирались друг из-под друга, тот продолжал кричать. Будто убивают. Видно, еще не проспался.
Оттолкнув крикуна, Елагин снова направился к двери. Но повело, шагнул в сторону, сел на койку. Снова лег на спину. И вспомнил секретаршу. Выходит, вот кто делает дела… Теперь ему смутно вспоминалось, что видел ее в окне… там, во дворе, когда вели к машине. Туда выходят окна Левиного офиса. Значит, точно, она. Только для кого старается?
Елагин задумался. Получалась такая картина: либо его очень хотят подставить в какую-то историю, либо именно сейчас… тут он даже сел не койке, до того очевидной показалась ему догадка… именно сейчас его надо держать взаперти, а потом выпустить. Значит, чего-то от него хотят. Подтвердить эту мысль он ничем не мог, но она казалась очевидной. А значит, выход один: делать то, от чего его стараются удержать, потому что это и есть самое важное.
Ничего другого придумать не удавалось. Решив не терять время, капитан снова встал, тем более, что отсюда и без того хотелось выбраться поскорей. Здоровый рефлекс уже не давал подойти к двери. Он огляделся и направился к сидевшему на ближней койке понурому голому человеку.
– Давай заорем, – сказал ему капитан. – Тогда нас выпустят.
– Нас никогда не выпустят, – меланхолически возразил человек.
– Я точно знаю, – убеждал Елагин. – Я сам… они придут, если заорать.
– Ты чего пил? – спросил человек.
– Водку, – ответил капитан, вспомнив льющуюся на лицо теплую вонючую жидкость.
Человек подавил рвотный рефлекс, осторожно вздохнул и сказал:
– Ну, давай.
И они протяжно завопили, отчего несколько человек на соседних койках подняв головы, бессмысленно уставились на них.
– Давай, давай, – уговаривал их капитан, показывая руками, чтоб присоединялись. – Кричать надо!..
Постепенно один из проснувшихся, за ним еще и еще, по очереди заглянув под койки в поисках тапочек, присоединились к хору. Теперь звучание было нешуточным. Как сильно пьяный грузинский хор. Даже красиво. Давайте, давайте, ребята, думал Елагин, сейчас заглянут, что тут у них творится. Эх, видел бы это сейчас кто из тех… из прежних сослуживцев, или хоть Лева. Вот бы фотография на память была. Капитан, косясь на орущих вокруг непроспавшихся, голых и лохматых мужчин на койках, готов был бы засмеяться, если бы силы на это нашлись.
Дверь открылась, и капитан сразу замолчал и лег. Остальные продолжали орать еще некоторое время, потом по одному затихли. Полный милиционер в накинутом белом халате прошел между коек, вглядываясь в лежащих.
– Поём? – спросил он. – Хорошо стало? Ну-ка, съешь витаминку.
И сунул в нос одному из лежащих ватку. Тот отмахивался и бормотал. В комнате запахло нашатырем. Посмотрев на него еще раз, попристальней, капитан даже пристукнул кулаком по краю койки: повезло.
– Не помогает витаминка? – огорчался тем временем полный. – Ах ты, ёксель-моксель.
Капитан продолжал смотреть на него, подняв голову. Полный подошел, сунул нашатырь. Елагин сморщился и сел на кровати.
– Ёксель-моксель, – сказал он милиционеру, улыбнулся и ткнул пальцем в его большой живот. – Попсуй-дроссель.
Тот всмотрелся и тоже сел, только на другую койку, рядом, прямо на спящего там человека. Тот замычал. Полный покосился назад и чуть подвинулся.
– Колька! – сказал он недоверчиво, вновь переводя взгляд на капитана, и помотал отрицательно головой: – Не-е… нет, не ты.
– Слушай, Малинин, – Елагин подался к нему и быстро проговорил: – Ты ж меня знаешь, поэтому слушай и врубись во все. Меня подставили. Я на операции, документов нет. Мне надо вылезти отсюда, быстро. Кто-то у вас тут, может, этого не хочет. Поэтому помоги, тихо, сам, никому ни слова. Ну?.. Поможешь?..