– Сказала уже.
Они чуть помолчали.
– Ты… ну… – сказал Василий, сам не зная почему. – Если вдруг увидишь, что машины какие-нибудь крутятся, как те две… помнишь?.. Сразу мне звони, поняла?
– А что такое? – насторожилась Аленка.
– Ничего… Не знаю. На всякий случай говорю.
Они снова помолчали.
– Ладно, – сказала Аленка.
Миков положил трубку и подождал немного. Ему почему-то казалось, что сейчас перезвонит тот, с низким голосом. Но телефон молчал. Вот сколько отца просил, подумал он, чтоб определитель поставить… Нет, не хочет. Говорит, не по-советски это. Ему прятаться не от кого. Да и партия так не делала. Теперь вот из-за него, принципиального, и думай, кто это мог звонить. Ох, достали, достали, подумал Миков. Каждый по-своему, как специально договорились.
Дело в том, что с самого начала смутное подозрение не оставляло его. Какие-то неслучайные эти машины. Предположить, в чем тут дело, было невозможно, но и на совпадение не похоже. Серый «мерседес» и темно-синий «форд» добрую сотню километров сопровождали их по шоссе. Тащились за медлительной коневозкой, словно чего-то хотели от них. Но движение по трассе всю сотню километров было интенсивным, и тогда, наблюдая за этими машинами, Миков подумал, что, может, они поэтому не решаются обогнать их и остановить. Почему-то ему так показалось.
Но зачем?.. На коневозке ясно нарисовано, кого везут. За дорогу они еще возле границы заплатили, чтоб не трогали. А машины явно преследовали их, ошибиться было невозможно.
И тут вдруг зазвонил телефон. Еще один незнакомый голос, но явно не тот, который только что уговаривал встретиться, спросил:
– Можно поговорить с Василием?
Миков долго молчал, не зная, как поступить, и, наконец, решился:
– Слушаю.
– На Тверской, у памятника Пушкину, – быстро произнес человек на том конце провода. – Я вас буду ждать там ровно в восемь. Запомните. И обязательно приезжайте. Речь идет о Подарке, это очень важно. Я к вам подойду сам. Все остальное скажу на месте.
– А почему я должен… – не понял Миков. – Что за дела?.. Это вы сейчас звонили?..
Тогда звонивший, представившись частным сыскным агентом, наговорил каких-то непонятных и одновременно убедительных слов, где фигурировал и Подарок, и Сорока, предприниматель, обеспечивавший содержание Подарка на ипподроме, и даже Мамтеев, конюх из той же конюшни. Сороку, по крайней мере, Миков знал хорошо. При этом все сказанное переплеталось с поездкой в конзавод. После всего голос сказал, что нет, сейчас звонил не он, а кто-то другой. И еще раз повторил, что обязательно ждет его на Пушкинской.
– Да пошел ты… – запоздало отреагировал Миков, но вместо голоса уже звучали короткие гудки.
Хлопнув трубку на место, он яростно выругался. Щас, как же. Так вот и поехал на Пушкинскую. Вечером с Зуськом предстоит разговор. Крыша нужна, чтоб аварию с этими ребятами обсудить. Из-за чего он и в завод не поехал. Но тут уж ничего не поделаешь. С Зуськом договариваться – это не Геник нужен. А тут еще Пушкинская. Вечер-то уж скоро…
Он посмотрел на часы. Вздохнул. Времени полно. Может, съездить?.. А то слишком много непонятного происходит.
Почему-то этот короткий звонок прочно засел в уме. Человек упомянул Подарка, да и говорил он как-то… вызывая доверие, что ли. Похоже, знает, что делает.
И Василий, привыкший за годы в спорте действовать решительно, неожиданно для себя самого решил поехать на Пушкинскую.
5
Узнать телефон Микова было делом техники и дружеских связей. Набрал номер сразу, на всякий случай. Повезло: тот оказался дома. Капитан постарался, наговорил всего побольше. Просил приехать на Пушкинскую в восемь. Ну, не приедет – тогда придется к нему домой заявиться, чего капитан очень не любил, причем все годы работы. Либо к себе, либо на нейтральной территории. Ну, на работе еще можно. Но у незнакомого человека дома он терялся и упускал нить разговора. Устав бороться с этим явлением, Елагин отнес его к личным слабостям и старался по вопросам следствия ни к кому домой не ходить.
Потом он зашел в Левин офис, так, на всякий случай, просто поблизости оказался. Того все еще не было, а секретарша снова тянула резину, строила глазки, наговорила всяких подковырок, прежде чем созналась, что Лева не звонил. Елагин даже не разозлился. Уникальная дама, отдельное явление.
А выйдя из офиса, замер нутром. Хотя тут же взял себя в руки, и даже посмотрел в другую сторону. Дело в том, что прямо на него, по тому же тротуару, шел человек в красной бейсболке, с которым говорил Мамтеев там, на ипподроме. Капитан, правда, видел его тогда издалека и лица не разобрал, но ошибиться сейчас не мог. Походка, сложение… никогда на память не жаловался. Он, точно он.
Елагин, еще раз боковым зрением ухватив яркую бейсболку, неторопливо направился прочь. Ветер дул удобный, куда надо. Сунув в рот сигарету и вытащив спички, Коля повернулся в ту сторону, где только что видел человека в бейсболке, прикрывая спиной коробок от ветра, и безуспешно чиркнул несколько раз, ломая спички и наблюдая за улицей.
Красной бейсболки не было. Пропала. Куда?.. Снял?.. Вряд ли. Несколько прохожих поблизости не похожи на него. Были тут, конечно, всякие подъезды и даже подворотня чуть дальше, но это если только бегом, да и то постараться надо. Значит, офис. В это не верилось, однако и во все остальное тоже. Только в Левин офис мог зайти этот тип, больше некуда. И, еще раз окинув улицу взглядом, капитан поспешил обратно.
Но ничего не узнал. Проверил все, даже в туалет зашел. Нет, никто не заходил. Ни секретарша, ни еще двое сотрудников, сидевшие в соседней комнате за компьютерами – никто ничего не видел. Ругаясь про себя, он снова вышел на улицу. Теперь уж никаких бейсболок видно не было. Упустил, подумал капитан. Или нет?.. Его не покидало ощущение, что тут что-то не так. Как будто чего-то он недопонял или недосмотрел вот только сейчас. Недоувидел. Может, проходной двор какой-нибудь?.. За подъездной дверью. Запросто может быть.
Елагин медленно пошел по улице в сторону, где видел человека в бейсболке. Прошел один подъезд, другой. Куда-то ведь он делся?.. Капитан слегка нажал на ручку двери. Та уступила. Быстро глянув по сторонам – рядом никого – он толкнул ее, и с обычным видом, будто домой направляется, вошел внутрь.
Все дальнейшее промелькнуло клубком причудливых видений, быстро и независимо от воли капитана менявших друг друга. Прохлада и гулкая тишина темного подъезда, и тут же тяжелый тупой удар по голове. Грязный пол, куда-то тащат. Потом вкус водки. Елагин морщился, кривился, пытаясь увернуться, но водка лилась отовсюду, текла за ворот, наполняла рот и приходилось глотать, чтобы не захлебнуться. Потом снова провал.
Затем он открыл глаза на грязном асфальте, прямо щекой на нем лежал. Это было отвратительно и больно, потому что его волокли по этому асфальту, и он глаза закрыл. Затем был газон, мягкий и прохладный. Вот это другое дело, подумал Елагин и тут же, постепенно, к нему стало возвращаться соображение. Он покосился куда получалось. Поднял голову. И сразу увидел идущих к нему двух людей. Ноги их увидел. А лежал он на траве, рядом с клумбой, посреди аккуратного зеленого газона. Во дворе, заставленном по периметру машинами. В самом его центре.
И шли к нему – даже уже подошли, вот они, тут – два молодых милиционера.
Хорошо, подумал Елагин, не придя еще в себя. Свои. Они подхватили его под руки, поставили на ноги. Капитан заметил вдруг, что рубашка его расстегнута и перепачкана грязью, а ботинки вообще не его, похоже, что с помойки, и облит он какой-то дрянью… а может, в луже вывалян. Он потянулся к голове, в которой тяжело пульсировала боль, но милиционеры встряхнули его, отчего он даже замычал и чуть не потерял сознание. Боль была теперь нестерпимой.