Ха!
– Быть может, вы видели, как кто то другой передал записку Бассетту?
– Нет. Ха! – повторил Айго, сердито посмотрев на меня, хотя, возможно, такой вид ему придавало обилие морщин на лбу.
– Тогда я должен попросить вас об одном одолжении, или, вернее, об этом просит Ниро Вулф. Мы интересовались у Феликса именами гостей,
присутствовавших на ужине, и он смог назвать только вас. Как он заявил, кто то ему сказал, что вас зовут Бенджамин Айго и что вы довольно
известный ученый. Не знаю, нравится ли вам, когда вас величают известным ученым, но Феликс употребил именно эти слова.
– Не верю, черт возьми! Я вовсе не известный ученый.
– Возможно, вы просто об этом еще не знаете. Я лишь повторил слова Феликса. Можете позвонить ему и поинтересоваться.
– А кто ему сказал?
– Он не пояснил. Феликс сейчас на работе. Позвоните ему.
Мне подумалось, что он все таки позвонит. Девять человек из десяти так поступили бы или, быть может, семь или восемь из десятка.
Но не Бенджамин. Он лишь проговорил:
– Ха! Черт возьми! Если я действительно знаменит, то пора бы об этом знать. Мне уже шестьдесят четыре года. Вы просите об одолжении?
– Ниро Вулф просит. Я только выполняю его поручения. Ему нужны…
– Вы лицензированный частный детектив. Довольно известный.
– Не верьте всему тому, что пишут газеты. Я вовсе не известен, – ответил я и хотел добавить «Ха!», но воздержался. – Мистеру Вулфу нужны фамилии
всех гостей, присутствовавших на ужине восемнадцатого октября, но раз вы никогда не запоминаете людей, то, конечно, не в состоянии ничего мне
сообщить.
– Я отлично помню все названия, в том числе и фамилии людей. А Пьер Дакос рассказал вам, о чем шел разговор?
– Он сообщил только то, что я повторил вам, – покачал я головой.
– Мы рассуждали о звукозаписывающих устройствах. Для этого, собственно говоря, нас и собрал Харви. Вы знали Харви Бассетта?
– Нет, не знал. Но, конечно, слышал о нем – был тоже довольно известный гражданин.
– Я знал его всю мою жизнь – во всяком случае, большую ее часть. Мы вместе учились в университете. Бассетт был на три года старше меня. Я
считался необыкновенно одаренным студентом. Только и всего. Ха! Я изучал физику, он – бизнес. Ему удалось сколотить состояние, что то около
миллиарда долларов, но до самой своей смерти он так и не мог отличить электрон от киловольта. Был одержимым человеком. Одна из его навязчивых
идей касалась Ричарда Никсона и послужила поводом для нашей сходки. Бассетт выпускал оборудование для электронной звукозаписи – то есть мы его
изготавливали, а он продавал, – и, по его мнению, Никсон своими действиями унизил и дискредитировал подобные устройства. Бассетт хотел в этой
связи что то предпринять, но не смог придумать ничего конкретного. Потому то он и созвал нас…
Айго внезапно прервал свою речь и взглянул на часы.
– Проклятие! Прошло двенадцать минут! – воскликнул он, вскакивая с живостью двадцатичетырехлетнего юноши и намереваясь исчезнуть.
Схватив его за руку, я твердо заявил:
– Черт возьми! Фамилии!
– А разве я пообещал?
Он уселся за письменный стол, достал блокнот и ручку и стал писать так быстро, что я сразу понял: прочитать будет невозможно. Однако почерк
оказался довольно разборчивым. Затем, вырвав листок из блокнота, он передал его мне. Одного быстрого взгляда было достаточно – все пятеро
красовались на бумаге.
– Мистер Вулф будет вам очень признателен, – заверил я совершенно искренне. – Он сам почти никогда не выходит из дома, но наверняка захочет
лично выразить вам свою благодарность.