Я устал, вы тоже утомлены. Возможно, я расскажу вам когда нибудь о сути нашего разговора или же воздержусь
от этого. Вы сами от Филипа наверняка ничего не добьетесь.
Я поднялся, прошел в гостиную, удостоверился, что дверь, выходящая в коридор, заперта, и, поместив там Феликса, вернулся к своему письменному
столу.
Усаживаясь, я услышал, как Филип произнес:
– Я сказал – наедине, мистер Вулф. Только вы и я.
– Не выйдет. Если мистер Гудвин удалится и вы сообщите мне что то, требующее немедленных действий, мне придется все сказанное вами повторять
ему. Напрасная трата времени и сил.
– Тогда я должен… Вы оба должны пообещать ничего не передавать Феликсу. Пьер был очень самолюбивым человеком, мистер Вулф. Я говорил вам уже об
этом. Он гордился своей профессией и хотел быть не просто хорошим, а самым лучшим официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим
официантом лучшего в мире ресторана. Это свое желание Пьер перенес и на Феликса. Возможно, Феликс действительно был такого мнения о Пьере,
именно поэтому вы должны пообещать ничего не рассказывать ему. Феликс не должен знать об оплошности Пьера, которую никогда не совершит
первоклассный официант.
– Мы не можем обещать ни при каких обстоятельствах ничего не говорить Феликсу, но мы посвятим его только в том случае, если это окажется
абсолютно необходимым для поимки и изобличения убийцы. С этой оговоркой я могу обещать и обещаю. А ты, Арчи?
– Да, сэр, – ответил я твердо. – С упомянутой оговоркой я клянусь всем для меня святым; и провалиться мне на этом самом месте, если я нарушу
свое слово.
– Вы раньше заявили, – начал Вулф, – будто Пьер рассказал вам о перепутанных заказах. По видимому, речь идет не об этом эпизоде.
– Вы правы, сэр. Путаница произошла лишь вчера. Но раньше случилось нечто похуже. Как признался мне Пьер на прошлой неделе, в понедельник, ровно
восемь дней назад, один посетитель оставил на подносе вместе с деньгами какую то записку, и Пьер сохранил ее. По его словам, когда он захотел
вернуть записку, клиента уже не было – он ушел, и Пьер оставил бумажку у себя. Феликсу он ее не отдал, чтобы переслать по почте владельцу, так
как в записке значились фамилия и адрес хорошо знакомого Пьеру человека, и это обстоятельство возбудило его любопытство. Пьер тогда же сообщил,
что та записка все еще у него. После нашего сегодняшнего разговора, когда вы повторили слова Пьера о человеке, который хотел его убить, я
подумал, не связано ли это каким то образом с тем, что произошло неделю тому назад. Возможно, подумалось мне, убийца – это человек, чья фамилия
указывалась в записке. Но я также знал: убийцей не мог быть клиент, оставивший записку на подносе, потому что он уже был мертв.
– Мертв?
– Да, сэр.
– Откуда вам известно?
– Об этом говорили по радио и писали в газетах. Как сказал мне Пьер, записку на подносе оставил мистер Бассетт. Мы все хорошо знали мистера
Бассетта. Он всегда платил наличными и давал хорошие чаевые. Очень хорошие. Однажды он дал Феликсу пятьсот долларов.
По всей вероятности, я правильно все понял, ведь в мою обязанность входило стенографировать показания свидетелей, однако слушал я лишь краем
уха. Миллионам людей было знакомо имя Харви Г. Бассетта, президента «Нэтэлек» или «Нейшнл электроникс индастриз». Известность он приобрел не
своей щедростью в ресторане, а потому что был убит ночью в пятницу, четыре дня назад.
Вулф даже глазом не моргнул, только откашлялся и сглотнул.
– Конечно, – согласился он.