Но если бы Люси Дакос и в самом
деле была против, она не стала бы уделять столько внимания макияжу, прическе и не тратила бы с трудом заработанные доллары на платья, выгодно
подчеркивающие ее фигуру. Конечно, она не в состоянии изменить форму своих красивых ног. И все таки я утверждаю: Люси Дакос притворяется, ломает
комедию. Раз Пьер говорил о мужчине, то, по видимому, не она сунула бомбу ему в карман, но я готов биться об заклад, что он рассказал ей о
записке и даже показал ее. Она прекрасно знает, кто убил отца, и собирается прижать убийцу или по крайней мере попытать счастья в качестве
шантажистки. В итоге ее тоже кокнут, и нам придется заниматься еще и этим делом. Предлагаю установить за ней наблюдение. Если у вас для меня
другие планы, то поручите Фреду или Орри, а быть может, и Солу. Желаете дословный отчет о моем разговоре с Люси Дакос?
– Это необходимо?
– Нет.
– Тогда лишь самое существенное.
Закинув ногу на ногу, я начал:
– Сперва она действовала как переводчик, когда я просил у дедушки разрешения осмотреться в комнате Пьера и в других местах, которые вы упомянули
ранее, инструктируя меня. Безусловно, она могла кое что исказить или прибавить от себя… С переводчиками, как вам известно, никогда нельзя быть
уверенным. Затем она прошла со мной…
У входа позвонили, я встал и направился к двери. Мы ожидали Филипа около одиннадцати часов, а Феликса несколько позже, но они явились вместе.
Судя по выражению их лиц, между ними пробежала кошка. Войдя, они заговорили со мной, но явно избегали обращаться друг к другу. Вулф
приветствовал их прямо таки в экстравагантной манере: наклонил голову на целых полдюйма. Феликс, разумеется, занял красное кожаное кресло возле
стола Вулфа, Филип расположился в желтом кресле. Он сидел неподвижно, крепко сжатых губ почти не было видно на смуглом квадратном лице.
Едва пристроившись на краешке сиденья, Феликс заявил:
– Я задержал Филипа, мистер Вулф, потому что он обманул меня. Как вам известно, я…
– Пожалуйста, остановитесь.
Феликс хорошо знал этот тон голоса Вулфа, часто слышал, когда тот был его начальником, выполняя обязанности попечителя.
– Вы взволнованы. У вас, я полагаю, был трудный день, у меня, впрочем, тоже. Я попрошу принести пиво. А вам, быть может, коньяк?
– Нет, сэр, мне ничего не надо.
– Вам, Филип?
Филип отрицательно покачал головой. Я отправился в кухню. Когда я вернулся, Феликс сидел уже не на краешке кресла, а занял все сиденье и
говорил:
– …Всего восемь человек. Они приходили и уходили весь день и вечер. Я записал их фамилии. Это был самый скверный день за весь период после
смерти мистера Вукчича. Первые двое появились к концу обеда, в три часа, и с этого момента хождение не прекращалось до позднего вечера. Просто
ужасно! Беседовали с каждым, даже с посудомойками. Их интересовала главным образом раздевалка – так называл это помещение мистер Вукчич, и мы
сохранили это название. Речь идет о комнате, где обслуживающий персонал оставляет свои личные вещи и переодевается. Полицейские заводили туда
всех поодиночке и расспрашивали относительно пальто Пьера. В чем дело, почему их интересует пальто Пьера?
– Вам придется адресовать этот вопрос полиции.
Пивная пена в стакане опустилась до нужного уровня. Вулф поднял стакан и с наслаждением пригубил.
– Полиция доставила вам сегодня столько хлопот только из за того, что Пьер был убит здесь, в моем доме. Если бы не это обстоятельство, полиция
ограничилась бы обычной установившейся практикой. Они кого нибудь арестовали?
– Нет, сэр.