Но вернемся немного назад. Очевидно, отец был другого мнения о женщинах, так как, со слов дедушки,
сказанных в разговоре с мистером Вулфом, он часто советовался с вами. Поэтому, думается мне, он мог рассказать вам кое что о человеке, который
заплатил ему сто долларов за записку.
– Он никогда не спрашивал моего совета, а просто хотел знать мое мнение.
После этого заявления я отказался от дальнейших попыток развить данную тему, хотя мне не терпелось спросить, в чем разница между выражениями
«посоветоваться» и «узнать мнение», и выслушать ее объяснение; однако в одиннадцать часов или немного позже мы ожидали у себя в доме
посетителей, и мне надлежало присутствовать при встрече. Поэтому я поспешил закруглиться с расспросами и с обыском. Едва ли Пьер Дакос спрятал
улики под половицами или использовал в качестве тайника рамку одной из картин. Между тем я должен признать, что Люси умела вести себя достойно в
обществе. Она вежливо проводила меня до двери и, прежде чем выпустить на волю, пожелала спокойной ночи. По всем признакам мистер Дакос и
служанка в белом переднике уже находились в своих кроватях.
Часы показывали десять минут двенадцатого, когда я, взобравшись по ступенькам крыльца старинного особняка, обнаружил, что дверь не на цепочке.
Войдя без посторонней помощи в дом, я направился прямо в кабинет, ожидая застать Вулфа погруженным в чтение книги или с увлечением колдующим над
очередным кроссвордом, но я ошибся. В одном из ящиков моего письменного стола лежали схемы улиц всех пяти районов Нью Йорка; Вулф достал их и
теперь сидел, развернув перед собой карту Манхэттена. Насколько мне известно, его впервые заинтересовало расположение улиц в этом районе. Можно
было предположить, что я сразу же загорюсь желанием угадать причину его столь необычайной любознательности, однако ничего подобного я не
испытывал; дело в том, что я давно усвоил простую истину: стараться угадать ход мыслей гения – напрасная трата времени. Если его манипуляции
имели какой то смысл, в чем я сильно сомневался, то рано или поздно, будучи в соответствующем настроении, он добровольно поделится со мной
своими соображениями. Когда я повернулся на стуле лицом к Вулфу, он ловкими и точными движениями пальцев начал складывать схемы. Сразу было
видно, что он достаточно тренировался в оранжерее по утрам, с девяти до одиннадцати, и после полудня, с двух до четырех, хотя в этот день он
вообще не был наверху. Отвечая на мой немой вопрос, Вулф пояснил:
– Я определял расстояние от ресторана до дома, в котором проживал Пьер Дакос, и до нашего особняка. Он прибыл к нам ночью, без десяти час.
Интересно, где он побывал в тот последний день? Где в это время висело его пальто?
– Мне придется, – заметил я, – извиниться перед дочерью Пьера Дакоса. – Я уверял ее, что если с помощью подобных методов можно поймать убийцу,
то полиция обойдется без вашей помощи. Неужели наши дела так плохи?
– Вовсе нет. Как тебе известно, я предпочитаю воздерживаться от чтения, когда в любой момент мне могут помешать. Что она тебе сообщила?
– Ничего существенного. Возможно, ей нечего сказать, но я не верю. Сидела битый час не спуская с меня глаз, пока я обыскивал комнату Пьера;
видимо, хотела не позволить мне стибрить пару носков. Она – какая то аномалия. Это слово, мне кажется, лучше всего подходит…
– Человек не может быть аномалией.
– Хорошо. Назовем ее фальшивой, не настоящей. Человек, который держит у себя на полке книги такого содержания и украшает их собственным
экслибрисом, обычно активно выступает против превращения женщин лишь в объект сексуальных вожделений мужчин.