Например, простой человек, не задумываясь, именует Бутырку тюрьмой, а она на самом‑то деле следственный изолятор. Да, наверное, и не надо обывателям вникать в такие подробности.
Я сейчас рассчитывала на полнейшую юридическую безграмотность Федора Сергеевича, оттого и придумала службу надзора. Вероятно, нечто подобное существует в действительности, но я почему‑то уверена: даже если за вернувшимися из мест заключения приглядывают, то ни одному инспектору не придет в голову таскаться к ним домой.
– Господи, я же просил! – зашипел профессор. – Тише!
– Пап, чай поставить? – закричал издалека мальчик.
– Сделай одолжение, дружочек, – ласково ответил отец. – Ко мне аспирантка пришла, мы в кабинете посидим.
– Думается, не похожа я на девушку, которая пишет диссертацию, возраст не тот, – улыбнулась я, усаживаясь в просторное кресло и оглядывая полки, сплошь заставленные книгами.
– Почему? Не все же со студенческой скамьи уходят в науку, множество людей получает первую ученую степень после сорока, даже ближе к пятидесяти, – приободрил меня Федор Сергеевич. – Главное, поставить пред собой цель и идти к ней, не сворачивая с пути.
– Хороший совет, – кивнула я. И указала на рояль, стоявший в эркере: – Отличный инструмент, старинный. Похоже, «Бехштейн»?
– Да, – удивленно ответил профессор. – Вы любите музыку?
Я встала, подошла к роялю и откинула крышку.
– Разрешите?
Не дождавшись ответа, села на вертящуюся табуретку и положила руки на клавиши. Надо же, пальцы до сих пор помнят, куда следует нажимать!
– «К Элизе», Бетховен, – моментально узнал произведение Федор Сергеевич. – Вы замечательно играете. Окончили музыкальную школу?
– Да, – подтвердила я. – И московскую консерваторию в придачу. Правда, по классу арфы.
– Бог мой! – поразился Федор Сергеевич. – С таким образованием и посвятить свою жизнь отбросам общества!
Я захлопнула черную крышку, погладила ладонью потускневший лак и вернулась в кресло.
– Никогда не испытывала влечения к музыке, меня упорно усаживала за инструмент мама, оперная певица. Но, увы, создатель не отсыпал ее наследнице ни таланта, ни особого трудолюбия, не вышло из девочки Моцарта. Зато я, как вы верно заметили, служу обществу, помогаю очистить его от дурных членов. Татьяна, ваша дочь…
– Она мне не дочь, – грустно ответил Привалов, – давайте не будем более на эту тему.
– Извините, но придется. Покидая колонию, Татьяна указала этот адрес в качестве своего, – лихо соврала я. – Именно поэтому я и свалилась вам на голову. Если бывшая зэчка не становится на учет, наша служба обязана поднять тревогу.
Надеюсь, Привалов не сообразит, что Татьяна не знает, где теперь живет ее отец, и никак не могла дать его адрес в качестве своего.
Федор Сергеевич схватился за сердце, и именно в эту минуту в кабинет вошел Ваня с подносом в руках. Быстро поставив ношу на столик, мальчик бросился к отцу.
– Тебе плохо?
– Не волнуйся, милый, – с трудом произнес ученый, – просто накапай мне валокордина.
Ваня умчался.
– Умоляю, при сыне ни слова, – задергался Привалов.
– Не волнуйтесь, – попыталась я успокоить ученого. – Значит, Татьяна здесь не появлялась?
– Конечно, нет, – зашептал он, – она сюда не сунется. Вы, наверное, в курсе, что совершила преступница?
– В общих чертах. Она убила своего сводного брата, Михаила Привалова, – кивнула я.