Интересно, что это во мне мигом разрешает людям отбросить чопорное «вы»?
– Думала, они получили наследство Филимоновой, а ты…
– Этот бред я уже слышал, – фыркнул Олег. – Нет, денежки действительно пришли к ним после смерти Натальи Сергеевны, но только приплыли они с другого берега. Ты вообще о них что‑нибудь знаешь?
– Ну, так, в целом, Дина рассказывала. Вроде они из хорошей, обеспеченной семьи, потом стали сиротами, очень нуждались, кое‑как выбрались из нищеты…
– Динка моя ни про кого отродясь хорошо не сказала, – вздохнул Олег, – а уж про Надюху с Лехой в особенности, ненавидела она их.
– За что?
– А за хорошее к ней отношение, – хмыкнул Рогов. – Слышала поговорочку: не хочешь себе зла, не делай людям добра. Надя Дину всю жизнь жалела, то платье ей новое принесет да под благовидным предлогом подсунет. Носи, подружка, мне велико. То косметику притащит. Мажься, дорогая, у меня аллергия на пудру. Когда мы разбогатели, Динка из кожи вон лезла, чтобы Надю переплюнуть. Только та совсем не завистливая была. Вытянет моя дура ногу и хвастается:
«Смотри, тапки себе купила, пятьсот баксов стоили, самые дорогие».
У Нади в тот момент никаких денег не было, они сидели с Лешкой на овсянке, но Колпакова все равно радостно отвечала:
«Здоровские, так отлично на ноге смотрятся. Ну да у тебя ноги красивые, маленькие, как у китаянки, тридцать пятый размер. Не то что у меня, лыжи сорокового».
Из‑за того, что подруга не скрипела зубами от злости, а искренне радовалась чужой удаче, Диночке становилось совсем плохо, и она продолжала забивать шкафы ненужными вещами, поджидая тот радостный момент, когда в глазах Нади, донашивающей позапрошлогодние юбки, мелькнет тщательно скрываемая зависть.
Потом Олег разорился, а Колпаковым повезло.
– На жилу они напали, – пояснил Рогов.
– На какую? – изумилась я.
– Золотую, – ухмыльнулся Олег, – Лешка и мне предлагал с ним копать, только я уже пить начал.
– Что копать?
– Землю.
– Да объясни толком! – вышла я из себя.
Рогов закурил и начал рассказ.
– Прикинь, она видит.
– Что? – удивился друг.
– Ну, сама мне рассказывала, – хмыкнул Лешка, – берет в руки чашечку, и словно в глазах у нее темнеет, потом бац – картинка появляется. Человек, мастер, возле печи для обжига посуды… Или мастеровой с рубанком… Четко‑четко наплывает видение, словно проявляется. А затем будто голос «за кадром» произносит: «Сработано крепостным Иваном Федоровым в лето 1802 года, июня двадцать седьмого числа».
– Ты ей посоветуй меньше ликера в кофе наливать, – вздохнул Олег, – ну и бред!
Бред или не бред, но Наденька никогда не ошибалась.